Над поселком нависла ночная мгла, но сегодня ей не дано властвовать безраздельно. Тысячи окон светятся электрическим светом, а где света нет – полыхают пожары.

        По ночной улице, озираясь по сторонам, перебегая из тени в тень, крадется женщина. Небеса благоприятствуют ее замыслам, скрывая луну и звезды пеленой туч.

        На другом конце улицы появляется патруль – три серебристых человеческих фигуры с собачьими головами. Женщина замирает, спрятавшись в придорожных кустах. Когда патруль проходит рядом, предательский приступ кашля выдает ее. Три песьих головы разом поворачиваются в ее сторону. Захлебываясь кашлем, поднимаясь и снова падая, женщина в панике бросается к двери ближайшего дома. Стуча в дверь кулаками, она пытается просить о помощи, но из груди вырывается только кашель. Да и некому помочь ей в этот грозный час.

        Собакоголовые подходят. Один из них, взяв женщину за плечо, разворачивает ее к себе. В свете фонаря показываются гнойные язвы на залитом слезами лице. Двое других хватают женщину за руки и выволакивают на открытую местность. Сопротивляться нет сил. С ужасом осознавая неотвратимость происходящего, она молча смотрит, как трое достают трубки с протянутыми от них к наплечным баллонам шлангами.

        Три огнеметные струи освещают ночь. Короткий крик сменяется шипением горящего мяса. Новые и новые струи огня вырываются из огнеметов. Сполохи пламени отражаются в темной зеркальной поверхности забрал собакоподобных шлемов, играют на блестящих серебристых защитных костюмах, бликами мерцают в стеклах витрин магазина на другой стороне улице.

        Когда люди с огнеметами ушли, на выжженной земле осталась дымящаяся куча пепла, сохранившая очертания человеческого тела.

        А в небе появился красный круг – то луна пробилась сквозь тучи. А может, дьявол открыл глаз, чтобы полюбоваться на свою работу.

       

        Владимир гнал свой «Сурф» по ночной дороге. За окнами проносились километровые знаки, на пассажирском сидении лежал обрез, сделанный им из старой охотничьей вертикалки двенадцатого калибра. Радио, как обычно в течение трех последних дней, передавало легкую музыку, перемежаемую призывами министерства по чрезвычайным ситуациям соблюдать спокойствие, выполнять указания сотрудников карантинной службы.

        Прошла неделя с тех пор, как одновременно в десятках разных мест на разных континентах вспыхнули эпидемии доселе неведомой болезни, от которой люди гнили заживо снаружи и изнутри. Что стало причиной этому? Никто не знал ответа, и желающих узнать его с каждым днем становилось все меньше: в первые трое суток погибло двести миллионов жителей Земли, еще в три раза больше было инфицировано. В научных кругах заговорили о пандемии, в среде людей попроще раздались возгласы о конце света. Ученые всего мира начали поиски лекарства. К сожалению, их тоже становилось все меньше и меньше.

        В России армия и милиция были наспех реорганизованы в карантинную службу, которой была поставлена цель – локализовать очаги болезни, устранить сопутствующие мародерство и панику среди населения.

        О дальнейших событиях в мире Владимиру известно не было: газеты выходить перестали, от телевидения остался только звук, повторявший программу радио, а последнее по всем каналам транслировало репертуар, который и звучал сейчас в машине.

        «Сурф» легко выдавал сто сорок километров в час. Фары прощупывали несущуюся навстречу дорогу. Владимиру очень нужно попасть в поселок Плодородный. Настолько нужно, что три часа назад ему пришлось убить двух сотрудников карантинной службы, блокировавших выезд из города Приморска. Одному из них выстрел в упор разнес голову вместе со шлемом, похожим на собачью морду, другому повезло меньше – он остался сидеть на дороге, поддерживая руками внутренности, выпадающие из развороченного зарядом картечи живота.

        Владимир посмотрел на фотографию своей семьи, прикрепленную к приборной панели, и сильнее нажал на газ.

       

        К дому подъехала автомашина. Хлопнули дверцы. Спустя минуту раздался звонок в дверь.

        – Кто там? – спросила Анна.

        – Карантинная служба, откройте!

        – Я не открою, вы можете занести в дом инфекцию с улицы, а у меня ребенок, – ответила Анна.

        – Через десять секунд мы взломаем дверь, – донесся снаружи бесстрастный голос.

        – Не надо, я открываю.

        В дом вошли двое в блестящих комбинезонах и белых шлемах с масками, похожими на собачьи морды.

        – Строгова Анна Викторовна двадцати девяти лет и Строгов Павел Владимирович восьми лет, – констатировал один из них.

        – Она чиста, – сказал второй, внимательно осмотрев Анну.

        – Пригласите, пожалуйста, Строгова Павла Владимировича, – попросил первый.

        – Паша! Паша, иди сюда, – кричит Анна. На ее зов прибежал русоволосый мальчонка, одетый в полосатую пижаму. Спросонья он щурился от яркого света.

        – По поводу внесения инфекции прошу вас не беспокоиться, Анна Викторовна, – сказал первый, пока второй осматривал ребенка, – наши защитные комплекты подвергаются термообработке после каждого контакта с инфицированными.

        Анна промолчала, с опаской глядя на висящий у него за спиной огнемет. Сердце колотилось, как лист на ветру. Мысль о том, что инфицированные тоже подвергаются термообработке, вязала язык и вызывала дрожь в коленках. Чтобы не упасть, Анна присела на табурет.

        – Все в порядке, оба чисты, – второй сотрудник отпустил мальчика, который тут же прижался к матери, с любопытством рассматривая незнакомцев.

        – Сейчас вам привезут контейнер с чистой едой и питьем. Не рекомендуется употреблять в пищу что-либо еще, – в голосе карантинного служащего появились теплые нотки. – Можете не экономить, через шесть часов вас снова осмотрят и, если все будет в порядке, привезут еще.

        – А если не все будет в порядке? – спросила Анна.

        Визитеры замялись, явно смущенные этим простым вопросом, затем они молча развернулись и вышли. Анна закрыла за ними дверь.

        Отправив Пашку спать, она проверила телефоны. Результат был обычным – на стационарном отсутствовал сигнал, а сотовый отвечал приятным женским голосом: «Данная услуга вам не предоставлена». Напряжение последних дней прорывалось истерикой. Бросившись на диван и, уткнув лицо в подушку, чтобы не слышал Пашка, Анна завыла в голос, причитая по-бабьи: «Где же ты, Володька? Почему тебя нет, когда ты так нужен?»

       

        Не доезжая пары километров до въезда в Плодородный, Владимир свернул с дороги. Нет нужды штурмовать еще один блокпост. Переваливая бугры и ямы, «Сурф» продирался сквозь лесополосу. Наконец, Владимир остановил машину и выключил зажигание. Немного посидев, собравшись с мыслями, он достал из бардачка бутылку водки, хлебнул из горла, взял обрез, проверил карманы, набитые патронами и вышел из машины.

        В воздухе витал запах пожара. Не костра, а именно пожара, когда горит не только дерево, но и ткань, пластмасса, кожа, мясо, кости.

        Владимир спрятал обрез подмышку, запахнул куртку и растворился в темноте.

       

        Плодородный не спит этой ночью.  Заведующая аптекой Шилова Марина Ивановна, будучи женщиной от природы практичной, толчет и раскладывает по пакетикам весь наличный запас асперина. Завтра она пойдет продавать доверчивым гражданам чудодейственное средство от напасти. Шилова еще не знает, что давно никому не доверяющий отставной майор Васильев пару часов назад собственноручно повесил подобного шарлатана на абрикосовом дереве в своем саду.

        Ходят слухи, что местный ростовщик Панасюк все свои сбережения хранит в наличных. Учитывая, что Панасюк слывет самым богатым человеком района, охотников за его капиталом немало. Трижды в квартиру Панасюка проникали грабители, еще дважды нечистоплотные менты по надуманным основаниям производили у него дома обыск. Все ушли ни с чем, никто не обратил внимания на ветхий сарайчик во дворе. А сейчас Панасюк бегает вокруг горящего сарайчика, вопит, как шальной, рвет на себе волосы и воздевает руки к небу. Спустя минуту сарайчик обрушивается. Панасюк бросается в огонь, чтобы разделить судьбу своих денег.

        Отец Вениамин сидит у постели умирающей жены, держа ее за руку. Пламя свечей в изголовье слегка трепещет, вызывая шевеление теней на стенах тесной комнаты. Запах ладана смешивается со смрадом гниющего человеческого тела. Губы священника беззвучно шепчут молитвы.

       

        Владимир пробирался задворками, не узнавая родной поселок. Многие дома были выжжены дотла. Некоторые еще горели. Сквозь выбитые окна и выгоревшие перегородки трехэтажной районной больницы, чернеющей на окружающем фоне, просвечивало зарево дальних пожаров, отчего казалось, что сам Мор щерится своей огненной пастью. Владимир постарался как можно быстрее миновать это жуткое место.

        При пересечении центральной улицы, он чуть не нарвался на патруль карантинной службы. Пришлось спрятаться в сожженном помещении закусочной «Луч». Что-то захрустело под ногами. Владимир не стал проверять, и постарался отбросить мысли о том, что бы это могло быть. Ему вспомнился хозяин кафе, весельчак и балагур Макар Шувалов. Тот и пиво разливал по кружкам, и разнимал дерущихся спьяну клиентов, одаривая их тумаками, с одними и теми же веселыми прибаутками. Владимир отогнал и этот образ. Переждав опасность, он двинулся дальше.

        Здание средней школы превратилось в груду кирпичей. Были ли там дети? Мысль о Пашке кольнула сердце. «Не раскисать!» – сказал себе Владимир: «Еще пара кварталов, и я дома».

       

        Скрип оконной рамы вывел Анну из забытья. Прислушавшись, она поняла, что звук раздается из Пашкиной комнаты.

        – Паша, почему ты не спишь? – женщина встала с дивана и пошла в комнату сына. Включив свет, она увидела сидящего на кровати, радостно улыбающегося Пашку. Тот гладил кошку, лежащую у него на коленях. Шерсть на кошке вылезла клоками, уступив место гнойным струпьям.

        - Мама, Мурка вернулась! – воскликнул Пашка. Глаза его светились счастьем.

        Лишившись чувств, Анна упала на месте.

       

        «Живущий помощью Вышнего, под кровом Бога небесного водворится. Скажет Господу: «Ты заступник мой и прибежище мое, Бог мой, на Тебя уповаю». Он избавит тебя от сети ловцов и от мятежного слова. Плечами Своими защитит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен. Щитом оградит тебя истина Его. Не убоишься ужаса ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Тысяча падет около тебя, и десять тысяч направо от тебя — к тебе же не приблизятся. Только смотреть будешь очами своими, и увидишь воздаяние грешникам. Ибо ты сказал: Господь — упование мое. Вышнего избрал ты прибежищем своим. Не придет к тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему. Ибо Ангелам Своим Он повелел хранить тебя на всех путях твоих. На руки возьмут тебя, чтобы не споткнулся ты ногою твоею о камень. На аспида и василиска наступишь и попирать будешь льва и змея.

        Так как он на Меня уповал, то Я избавлю его, укрою его, ибо он познал имя Мое. С ним Я в скорби: призовет Меня — и услышу его, избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его и явлю ему спасение Мое».

        Отец Вениамин отпустил холодеющую руку жены, затушил свечи и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

       

        – Вован! – раздался из темноты знакомый голос. Владимир вздрогнул и ругнулся про себя – потерял осторожность, вышел на свет и тут же был обнаружен. Хорошо, что это всего лишь Генка Расков, друг детства.

        – Тихо! Не шуми! – шепотом ответил Владимир, отступая в тень и прячась за деревом, – Генка, ты? Не знаешь, что с моими?

        – Вован, спаси меня, гнолли-псоглавцы охотятся за мной, хотят меня поджарить, – хрипло пробасил Расков, не обращая внимания на его слова, – моя гадюка меня домой не пускает, наверняка их навела.

        «Опять нажрался», – подумал Владимир.

        Генка вошел в круг света. Владимир вздрогнул. Лицо и руки Раскова были похожи на куски полусгнившего бифштекса, рубашка и джинсы были пропитаны красно-коричневой жидкостью, которая стекала в ботинки, отчего при каждом Генкином шаге раздавалось противное хлюпанье.

        – Вован, где ты? – разложенец кашлянул, выплюнув в траву какой-то сгусток.

        – Не подходи! – Владимир достал обрез.

        – Вован, – Генка пошел на звук его голоса, расставив руки, словно хотел обнять старого друга.

        – Не подходи, – повторил Владимир. Первый выстрел опрокинул Генку навзничь, второй размазал его голову по траве. Жалость к старому другу и ненависть к проклятой пандемии смешались с досадой оттого, что выстрелы неизбежно привлекут внимание карантинной службы, а это сильно осложнит задачу. Владимир в сердцах плюнул и побежал, по пути перезаряжая оружие. Как бы он ни торопился, пару минут пришлось потратить на осмотр своей одежды в свете догорающего соседского дома. Нельзя принести домой заразу. Удовлетворенный результатом осмотра, Владимир поспешил дальше.

       

        К дому подошли двое сотрудников карантинной службы. Собака в будке жалобно заскулила. В свете фонаря показалась торчащая из будки облезлая морда. По высунутому языку на землю стекал гной. Через мгновение эта картина скрылась в вихре очищающего пламени.

        На стук и сигналы дверного звонка никто не откликнулся. Выбив дверь, сотрудники карантинной службы вошли внутрь. В прихожей горел свет. Обойдя комнату за комнатой, они не обнаружили в доме никого. Это не вызвало удивления – многие зараженные бежали, бросая свои дома. Кому повезло, те умирали на улицах от огня патрулей карантинной службы. Менее везучим доставалась тяжелая смерть от гниения заживо в близлежащих лесах, расплата за распространение смертельной заразы.

        Патрульные собирались уходить, когда их внимание привлек открытый люк на чердак. Один из них подошел, глядя вверх, перевел огнемет в походное положение и на секунду замешкался, не решаясь взобраться по лестнице в черный проем.

        Вдруг, из темноты чердака с ревом ринулось вниз существо, смяв и опрокинув серебристую фигуру, пригвоздив ее к полу зажатым в руках ломом. Из-под шлема раздался хрип. Внезапная атака ошеломила второго патрульного. Отскочив, он зацепился ногой за край половика и упал на спину. В панике, он забился на полу, как жук, перевернутый вверх ногами, тщетно пытаясь нащупать выроненную рукоятку огнемета. Когда ему все-таки удалось занять боевое положение, выяснилось, что опасность миновала. Разложившийся человек лежал, не подавая признаков жизни. Осторожно приблизившись, патрульный оттолкнул разложенца и ударом ноги сверху вниз раздавил его голову. Глаза вылетели из орбит, как пробки, вытолкнутые из черепа двумя красно-коричневыми струями.

        Убедившись в смерти напарника, патрульный снял и выбросил наружу его огнемет, после чего тщательно залил огнем все помещения дома. Выйдя на улицу, он сел на ступеньку крыльца, не обращая внимания на разгоравшийся за его спиной пожар.

       

        – Ты с кем разговариваешь, тварь!? – толстая физиономия прокурора брызгала слюной из окна «БМВ». – Может твой, долбанный временный чрезвычайный начальник Конституцию отменил?! Знаешь, что я сделаю и с ним, и с тобой за нарушение свободы передвижения?! Убирай тачки, сука!

        Фары дорогих иномарок освещают две развернутые поперек дороги легковушки, преграждающие выезд из зараженного поселка. Трое сотрудников импровизированного блокпоста внешне невозмутимы.

        – Временная мера. Выезд из поселка закрыт до особого распоряжения в целях недопущения распространения инфекции.

        – Да что с ними говорить? Сейчас я им сделаю особое распоряжение! – глава администрации района решительно хлопнул дверью своего «Лэндкрузера». Тяжелая машина, взревев мотором, пошла на таран, круша и сминая преграду на своем пути. Три огненных бича хлестнули «Лэндкрузер», и растеклись потоками пламени по кузову, превращая его в подобие колесницы Феба. В салоне пылающей машины, жарясь на медленном огне, забилось в конвульсиях первое должностное лицо района. Взрыв бензобака принес конец его мучениям.

        «БМВ» прокурора резко сдал назад, со скрипом покрышек развернулся, заложив крутую дугу, и на большой скорости скрылся за поворотом.

       

        «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными».

        Отец Вениамин стоит перед раковиной, орудуя попеременно ножницами и бритвой. Журчащая вода быстро уносит в сливное отверстие падающие пряди волос его бороды.

       

        Родной дом был цел, в окнах горел свет. Владимир возликовал. Осталось пересечь улицу, и он окажется в кругу семьи. Оглядевшись, он заметил досадное препятствие. На крыльце соседнего дома, объятого пламенем, о чем-то задумавшись, сидел сотрудник карантинной службы. Ну что ж, такие препятствия убирать уже приходилось. Владимир заткнул обрез за пояс, нашел дровину потяжелее и, осторожно обойдя горящий дом, замер в кустах. Патрульный был совсем рядом, но зайти ему за спину не было никакой возможности. Стрелять рядом с домом не хотелось, чтобы не привлекать лишнего внимания.

        Сделав ставку на решительную атаку, Владимир бросился вперед. Удар! И правая рука патрульного бессильно повисла. Второй удар! Карантинный служащий завалился на бок, как мешок.

        Владимир, схватив его подмышки, потащил за дом. Огнеметные баллоны мешали, цепляясь за землю. Владимир отстегнул их. Затащив патрульного в скрытое от взглядов с улицы место, он перевел дух.

        – Так, приятель, мне нужен твой шлем, – отдышавшись, сказал Владимир, отыскивая застежки, скрепляющие шлем с костюмом. Пришедший в себя патрульный что-то глухо забормотал в ответ. Владимир понял лишь, что тот просит не снимать шлем. – Извини, тебе он больше не понадобится. Ничего личного, но мне надо спасти семью. Неудачно ты оказался на моем пути.

        Наконец, он справился с застежками и рывком сорвал шлем с головы лежащего. То, что открылось его взору, заставило Владимира отшвырнуть шлем прочь, и отскочить назад, схватившись за обрез. Лицо патрульного было покрыто гнилостными язвами, на месте носа зиял провал, из которого на лицо вытекала красно-коричневая жидкость.

        – Ты… ты… – Владимир не находил слов, – ты… больной.

        – Не стреляй в меня, – слова с трудом срывались с полусгнивших губ патрульного, – ты убьешь лишь человека, а нужно уничтожать болезнь.

        Владимир опустил обрез.

        – Как ты можешь бороться с болезнью, когда сам гнилой насквозь?

        – Этот защитный комплект не пускает заразу ни внутрь, ни наружу. Мы поздно поняли, что заразились еще до этого всего… – патрульный сделал неопределенный жест здоровой левой рукой, попытался глубоко вдохнуть – в легких что-то забулькало, – … многие из нас больны. Еще больше уже умерло. Но надо бороться до конца, хоть немного задержать заразу, дать время открыть лекарство…

        Патрульный закашлялся, выбрасывая изо рта сгустки коричневой жижи. Владимир опасливо отодвинулся.

        – У меня нет времени. Я приехал из Приморска, чтобы забрать семью. Никто меня не остановит.

        – Забрать куда? В Приморске то же. Я даже не знаю, где сейчас иначе.

        Владимиру стало не по себе оттого, что это может быть правдой.

        – Этого не может быть. Я пять часов назад выехал из города, там все спокойно.

        Карантинный служащий попытался улыбнуться, но пораженные разложением мышцы, выдали лишь отвратительную гримасу.

        – Пять часов… посмотри на меня. Видишь? Пять часов назад у меня было лишь легкое повышение температуры.

        Владимир, не ответив, бессильно откинулся назад, прислонившись спиной к забору.

        – Сделай одолжение, принеси мой огнемет.

        Владимир посмотрел в глаза карантинного служащего и прочел в них такую боль и усталость, что не посмел ему отказать.

        – Последний вопрос, – сказал Владимир, бросая огнемет около левой руки умирающего. – Почему вы сжигаете зараженных людей живьем, должны же быть более гуманные способы?

        Вместо ответа патрульный криво улыбнулся, поднеся к лицу рукоятку огнемета. Вставив дуло себе в рот, он нажал на спуск. Голова карантинного служащего разлетелась огненными искрами, а рука продолжала сжимать рукоятку огнемета, заливая все вокруг растекающимся в стороны пламенем.

        Владимир повернулся и быстро зашагал в сторону своего дома. Сзади раздался взрыв – детонировали огнеметные баллоны. Спи спокойно, неизвестный боец.

       

        Подойдя к двери, Владимир нажал на кнопку звонка.

        – Кто там? – раздался любимый голос за дверью.

        – Это, я, Аннушка, я вернулся за вами!

        – Папка! Папка приехал! – за дверью раздался топот бегущих ног, затем дверь распахнулась, и Пашка бросился на шею Владимиру.

        Прижимая к груди сына, Владимир вошел в дом.

        Анна сидела на полу, прислонившись спиной к печке. Она никак не реагировала на появление мужа. Не помня себя от радости, Владимир бросился к ней, но вдруг встал, словно натолкнувшись на невидимую преграду. Улыбка медленно сползла с его лица. С левой щеки жены грозным признаком неотвратимой смерти свисал лоскут кожи, обнажая подернутую гнилью мышцу. Пораженный страшной догадкой, Владимир отстранил Пашку и взглянул ему в лицо. Из глаз сына сочились два потека гноя. Владимир, подчиняясь инстинкту, оттолкнул от себя мальчика. Тот упал на пол, заплакал и прижался к матери.

        Отчаяние страшным криком вырвалось из груди Владимира.

       

        Утро принесло поселку свет, но само небесное светило затерялось в низких тучах и тумане, пахнущем дымом пожарищ.

        На временном посту карантинной службы, переоборудованном из заправочной станции, шел развод личного состава. Тринадцать человек в серебристых комбинезонах и шлемах с масками, похожими на собачьи морды, выстроились в ряд. Перед строем ходил командир и давал указания. Слова его рассекали воздух, как удары бича.

        – Итак, поставок продовольствия из Приморска больше не будет. Им сейчас не до нас. Последним что я услышал до того, как прервалась связь, было пожелание идти к чертовой матери. То есть, рассчитывать можно лишь на то, что есть у нас сейчас. Значит, необходимо тщательнее отсеивать зараженных и сократить пайки здоровым. Тем из вас, кто заболеет, приказываю пищу в личных целях не переводить. Умереть от голода вы все равно не успеете.

        Командир прекратил говорить, услышав в строю какое-то бормотание.

        – Упокой, Господь, души усопших рабов Твоих: родителей моих, родственников, благодетелей и всех православных христиан, и прости им все их грехи, сделанные по собственной воле и помимо их воли, и дай им Царствие Небесное.

        – Кто тут перебивает старшего? – командир подошел к говорившему, – А, новичок-доброволец? Назови себя!

        – Отец Вениамин.

        – Чей отец?

        – Святой отец, сын мой.

        Командир задумался.

        – Ладно, – наконец, отрезал он, – со мной пойдешь. В пешем патруле. Как говорил один известный человек, имя которого я позабыл, словом Божьим и огнеметом можно добиться большего, чем просто огнеметом. Верно?

        Отец Вениамин согласно кивнул.

        – Раз на то пошло, возьму с собой и второго новичка-добровольца, – командир подошел к крайнему в шеренге. – Назови себя!

        – Строгов Владимир.

        – Зачем тебе огнемет, Строгов Владимир?

        – Чтобы уничтожать болезнь.

        – Верно! Новички, за мной, остальные согласно расписанию!

       

        Лучи солнца нашли дорогу к земле, засверкали, зайчиками отражаясь от серебристых доспехов трех рыцарей в хундсгугелях с темными забралами, уверенной поступью идущих по пыльной дороге.