Чернокожий солдат, вальяжно развалившись в кузове грузовика, бросал в толпу лапшу быстрого приготовления. Зачерпывал пакетики из картонной коробки и швырял ленивыми жестами сеятеля. Людская масса послушно колыхалась в такт взмахам его руки. Рядом скалился белозубый, рыжий крепыш. В раздаче гуманитарной помощи он не участвовал. Только снимал происходящее на телефон и подбадривал собравшихся свистом и улюлюканьем.

 

Собственно, это была не сама гуманитарная помощь – её сгрузили часом ранее во дворе управы, а непременный откат. Миротворцы решили в этот раз не менять честную добычу на самогон, а немного развлечься: жизнь в захолустном гарнизоне, среди лесов и болот скучна и однообразна.

 

Генка окинул взглядом гомонящее человеческое стадо, сплюнул себе под ноги и стал пробираться на другой конец площади. Эти пусть давятся, если хотят, пусть унижаются, а он здесь не для этого, он здесь по делу.

 

Тем временем, рыжий заприметил в толпе дородную деваху с толстой косой до пояса и поманил её пальцем. Та подошла к машине. Они о чём-то быстро переговорили, и кинооператор-любитель помог ей забраться на борт. Наверху гостья подобрала сарафан и уселась прямо на пол между солдатами. Рыжий что-то сказал её. Она вызывающе громко рассмеялась.

 

Негр встал на ноги, широко размахнувшись коробкой, забросил остатки лапши прямо в середину толпы, отправил следом коробку и зычно крикнул водителю. Машина медленно тронулась. Выбравшись из толпы, она покинула площадь и, обогнав Генку, повернула за угол. Подросток неторопливо пошёл следом.

 

Толпа на площади начала медленно расходиться. Глава управы, наблюдавший за гуманитарной акцией с крыльца комендатуры, вздохнул, поправил вышиванку и вошёл внутрь здания.

 

Генка дошёл до поворота и успел заметить, как за грузовиком закрылись массивные железные ворота. Что там было раньше? Кажется, автоколонна. Теперь – гарнизон. Лишние здания снесли, заасфальтировали плац, по стене пробросили колючую проволоку, по углам поставили вышки. Не казармы, а крепость.

 

 Медленно проходя мимо высокого бетонного забора, подросток зорко поглядывал по сторонам. Караул усилен, странные дворники с мётлами, подозрительно трезвые грузчики у магазина. На грязного, обросшего, в потрёпанной джинсовой куртке и засаленной бейсболке пацана внимания никто не обратил. Ему иногда казалось, что именно затёртая бейсболка, надвинутая на глаза, делает его незаметным, превращает в часть пейзажа. Она как пропуск. Как знак принадлежности. Как шляпа в фильмах про ковбоев: если ты её носишь, значит свой - вонючие мексиканцы ходят в сомбреро.

 

Пройдясь вдоль двух сторон бетонного периметра, Генка вышел на улицу Шушкевича и пошёл в сторону Днепра. Асфальт кончился. По обочинам выросли мусорные кучи, на которых мирно паслись куры. Псы отрывисто лаяли из-за заборов. Дойдя до реки, он сел на обрыве, достал кисет с махоркой и закурил.

 

Жека подошел минут через двадцать, сел рядом. Некоторое время они молча смотрели на широкую заболоченную пойму с редкими кустиками и деревцами. Разлив в этом году был долгим, майские ливни сбили привычный природный ритм. Несмотря на разгар лета, мутная река никак не могла вернуться в берега.

 

- Не пройти, всюду посты и агенты в штатском, - хмуро сказал Генка. – План и сначала выглядел не ахти, а на месте совсем рассыпался.

 

- Профессор, что с него взять, - поддержал Жека.

 

- Ну да, и детонатор ему левый подсунули. Хорошо, что обнаружили рано, а то получили бы пшик, вместо трупов.

 

Ребята помолчали немного, глядя на мерно текущую реку.

 

- Но что-то делать надо, - не унимался Генка. – День назначен, все на него ориентируются. Оставить ночью у ворот – не вариант: бомба слабая, урона совсем не причинит, только краску оцарапает.

 

- В гущу надо, на плац, когда построение, - подал идею как обычно не многословный Жека.

 

- Точно, - обрадовался его приятель, - через забор перебросим, и дело в шляпе. Если повезёт, половину из нужной сотни наберём. У меня даже мысль есть, как это сделать. Но как их там всех собрать?

 

- По тревоге, - продолжал генерировать идеи молчун. – Выстроятся в течение сорока секунд. Сам не раз видел.

 

- Голова ты, Жека, - хлопнул товарища по плечу Генка и вскочил на ноги. – Айда пройдёмся, место прикинем.

 

Для проведения акции выбрали пустырь у самого гарнизона. Место тихое, ночью - безлюдное. Плац сразу за забором. Очень удобно.

 

Уходя из города, опять прошли через площадь. На этот раз на ней никого не было. Только валялись кое-где обрывки бумаг, клочья одежды, и сиротливо желтели раздавленные пакеты лапши.

 

Генка уверенно вёл товарища кратчайшей дорогой к окраине. Это Жека сюда с профессором пришёл, а он местный, каждую улочку здесь знает. Знает, где срезать, как обойти оживлённый перекрёсток. В каких переулках свешиваются через забор самые вкусные яблоки.

 

За последними домами сразу начинался редкий сосновый лесок. Генка вошёл в него, немного поплутал, сверяясь с одному ему ведомыми ориентирами, и остановился у одной из куч валежника.

 

Под ветками обнаружился вместительный тайник. В нём, кроме прочего, хранился яркий ящик с пиротехникой, любовно завёрнутый в полиэтилен.

 

- Откуда? – удивился Жека.

 

- В декабре, когда началась заваруха, все бросились громить продуктовые магазины, а я к фейерверкам пошёл. С детства к этому делу неравнодушен. Как знал, что может пригодиться, - ответил хозяин богатства.

 

Упоминание декабрьской заварухи сделало и без того хмурое лицо Жеки ещё более мрачным.

 

Генка смутился. Он знал, что у него, два с половиной года назад, пытаясь остановить беспорядки, погиб отец, а их с матерью вышвырнули из занимаемой квартиры как пособников кровавого режима. Не смотря на то, что та, как утверждает товарищ, была собственной, перешедшей по наследству от дедушки. Видимо, новая власть решила, что старик тоже себя достаточно запятнал и достоин конфискации посмертно.

 

Мать Жеки никто не брал на работу, даже уборщицей. Официального волчьего билета у неё не было, но её узнавали - часто мелькала на фотках вместе с мужем, а, узнав, прятали глаза и говорили, что вакансий нет.

 

Продав всё более-менее ценное, она взяла с собой сына, и уехала из бывшей столицы. Некоторое время они слонялись, безуспешно прося убежища в прилегающих к Минскому Союзу странах и, наконец, осели в Республике Полесье. Там, в одном из небольших сёл, парня и подобрал профессор Михась Карлович Драгич, лидер и вдохновитель полесского сопротивления.

 

Сам Генка, в отличие от товарища, пришёл в группу исключительно по идейным соображениям. Его жизнь при новой власти мало изменилась: как питались с престарелой бабкой преимущественно со своего огорода, так и продолжали питаться. Разве что список возможных профессий сократился. Из него исчезли все специальности, связанные с высокими и не очень технологиями: инженеры, программисты, конструктора, биохимики. Страна не нуждалась в таких специалистах. Зато потребность в официантах, хостельерах, менеджерах по туризму и егерях существенно увеличилась: экотуризм внезапно стал одной из главных статей дохода молодого государства.

 

Собственно, это только называлось экотуризмом. На самом деле, богатые бездельники со всей Европы приезжали поохотиться, под чуткой охраной голубых касок, на уникальных животных, нечаянных детей Чернобыльской зоны. Генка считал, что их не стрелять, а изучать нужно. Возможно, они даже разумны. Многие газеты об этом писали. Особые надежды возлагались на слонолося, прозванного так за хоботообразный нарост на лбу, между широкими лосиными рогами.

 

Впрочем, разница в побудительных причинах ухода в подполье не мешала ребятам работать вместе и понимать друг друга с полуслова.

 

Они принесли извлечённый из тайника ящик на облюбованную ещё утром поляну, отрыли выданную профессором бомбу и принялись конструировать реактивный носитель для неё.

 

Оказалось, чтобы поднять и перенести такой груз, достаточно трёх выпотрошенных «сумасшедших комет». Оставалось закрепить их симметрично и определить требуемый угол атаки. С этим подростки провозились до самого вечера, изведя почти весь запас ракет. Наконец, все необходимые эксперименты были поставлены, стартовая площадка сколочена, боевой вариант шатла собран. Довольные собой юные подпольщики поужинали, чем соседний огород послал, и стали ждать темноты.

 

Вышли заполночь, когда огрызок луны в очередной раз вынырнул из облаков и бледно осветил мирно спящие окрестности.

 

К пустырю пробирались заболоченным берегом Днепра. Прохладная вода мерзко хлюпала в ботинках, зато вокруг - ни души. Патрули и заставы контролировали улицы, река вдали от мостов их не интересовала.

 

До места добрались без приключений. Жека, оглядевшись, нырнул в темноту, а Генка остался настраивать пусковую установку. Закрепил площадку, уложил на неё смертоносный гостинец, подпёр направляющими и принялся ждать.

 

Вскоре со стороны площади раздались крики и выстрелы. Это Жека начал свою партию. Он должен был имитировать ночную атаку. Разбить окна в комендатуре, вломиться туда, наделать как можно больше шума. И это ему удалось: в гарнизоне завыла сирена.

 

Досчитав до двадцати, Генка поджёг фитили, скрученные в один тугой шнур. Огонёк побежал вверх, растроился, нырнул куда-то в темноту и исчез. Ракета медленно оторвалась от площадки. Она грузно поднялась метров на пять, перевалила через забор и рухнула где-то в области плаца. Раздался оглушительный взрыв.

 

Уже бегущий со всех ног к реке Генка инстинктивно пригнулся и припустил ещё быстрее.

 

Жека ждал его в условленном месте. Уже раздетый и готовый к заплыву. Генка сбросил одежду, засунул её в мешок, заранее украшенный травой и веточками. Оба подростка синхронно подхватили мешки и ринулись в воду. Отплыли от берега, приладили вещи на голову и принялись медленно сплавляться по течению. Любой наблюдатель, особенно издалека и в темноте, легко примет два кустистые островка за оторванные течением куски дёрна. Таких много уходит к морю в паводок.

 

Дело сделано. Осталось замести следы и пробраться за границу, в Бобруйск, как советовал профессор. Это гордое город-государство, молниеносно и неожиданно как прыщ появившееся на теле Республики Полесье, поссорилось после раздела Израиля со всем мировым сообществом и преступников не выдавало. Никаких. Даже террористов.

 

С рассветом выбрались на берег. В первом же мало-мальски приличном лесочке. Позавтракали остатками благоразумно прихваченного ужина. Костёр разжать не стали. На всякий случай.

 

Только раздразнив аппетит скудными крохами, Генка ушёл в лес за десертом – ягодами. Земляника уже отходила, но ещё попадалась. Жаль, для грибов ещё не время. Сыроежки с дымком – самое вкусное походное блюдо. И не походное тоже. Прошлой осенью они с бабкой, считай, только ими и питались. Ими да лисичками, что в изобилии росли в ближайшем сосоннике.

 

 Когда он вернулся, Жека сидел, привалившись спиной к дереву, и увлечённо перебирал пальцами по поверхности планшетного компьютера.

 

- Где взял? – спросил Генка, устраиваясь рядом.

 

- В комендатуре. Когда шороху наводил.

 

- Зачем?

 

- У меня такой был. Раньше. Не сдержался. И узнать что-нибудь интересное можно. Смотри, здесь про тебя написано: «…на вид лет пятнадцати, среднего роста, худощав, волосы русые, длинные, лицо овальное, вытянутое, губы узкие, нос острый…»

 

- А про тебя есть?

 

- И про меня есть, - хмуро ответил Жека. – Вот: «…шестнадцать лет, рост – средний, телосложение плотное, волосы чёрные, лицо круглое, нос маленький, с горбинкой…»

 

- Ты что, по ихнему понимаешь?

 

- Зачем? Для этого переводчики есть.

 

- Что ты вообще читаешь? - заинтересовался Генка.

 

- Секретный циркуляр об усилении бдительности. Ввиду возможности терактов.

 

- Погоди, погоди. Там написано, что мы собираемся совершить теракт?

 

- Да. С указанием, когда и где. Мало того, есть подробная информация по всем нашим группам. С именами, объектами, датами.

 

Генка вскочил на ноги и стал выхаживать вокруг дерева.

 

- Значит, у нас завёлся предатель, - сложил два и два он. – То-то я смотрю, охрана усилена, агенты просто кишат. Чудом не попались. Что будем делать?

 

Почти не споря, за границу решили пока не уходить. Надо предупредить ребят и профессора. Возможно, ещё не поздно. Сам командир собирался быть в Шатилках, руководить двойным ударом: по электростанции и по местному гарнизону. Следовательно, идти стоило именно туда.

 

Их ищут, поэтому людные места и транспорт им противопоказаны. Надо идти пешком, по сельским дорогам. Открыли карту в плашетнике, прикинули. Кратчайшее расстояние если от реки – из Стрешина, через Ляды и Василевичи. Чуть больше двадцати пяти километров. За день легко можно дойти. Но до Стрешина надо ещё добраться.

 

Ребята увели лодку в ближайшей деревне, сели на вёсла и дружно погребли вниз по течению.

 

День стоял ясный, солнечный. По правому берегу чередовались поля и деревни, а по левому шёл сплошной лес. То там, то тут лес расступался, выталкивая на берег очередную многоэтажную виллу, огороженную высоким забором. У новой страны появилась новая элита, и она стремительно отстраивалась, стараясь отхватить самые жирные, самые аппетитные куски многострадальной родины.

 

Наконец, после очередного рукава, когда раздвоившаяся было река опять сошлась, слева показался высокий, красной глины обрыв, увенчанный побеленными домишками. Он медленно сошёл на нет, завершившись широким деревянным причалом. На нём, среди разномастных лодок сидела бабушка лет шестидесяти и полоскала бельё.

 

Подростки пристали неподалёку, подошли. Старушка не обернулась, продолжая мять податливую ткань.

 

- Здравствуйте, бабушка, - подал голос Генка. – Скажите, солдаты в деревне есть?

 

- Не. – Бабка, наконец, оторвалась от своего занятия. - Няма. Тольки палицай и той - месны.

 

- Полицай лютуе?

 

- Тимоха? А навошта яму? Яму ж з нами жыть.

 

- Чтобы перед начальством выслужиться…

 

- У их там в районе свая улада, у нас – свая. Яны у наши справы не лезуть. Им абы тиха было, и цэгла спрауна выраблялася.

 

- Спасибо, бабушка, - Генка развернулся и направился к деревне. Жека пошёл следом.

 

- Хлопчыки, - окликнула их бабка, - вы тольки у дярэуню не заходьте. Яшчэ бяду накликаете. Я вам шчас у лясочак паести чаго вынясу. Сала, хлеба у дарогу збяру. Там пачакайце.

 

Генка кинул. Боятся люди, всего боятся. Заранее просчитывают, как бы чего не вышло. Привыкли так жить. Не одно поколение на этом выросло. Веками сформированный обычай терпеть и приспосабливаться. И при прошлой власти им руководствовались, и при позапрошлой. Попробуй выжить по-другому, живя на стыке интересов огромных и агрессивных государств, регулярно переходя из рук в руки военным трофеем.

 

Есть в этом какая-то детскость. Это как спрятаться под одеяло при грозе. Или столкнувшись с трудностями, ничего не предпринимать, ожидая пока мама с папой всё уладят. Или беспрекословно соблюдать любые, даже нелепые и надуманные запреты родителей, нарушая их, только когда никто не видит, безумно гордясь собой при этом.

 

Странно, что старушка вообще вызвалась помочь. Её ведь никто ни о чём не просил. Могла бы просто не обратить внимания на двух бродяжек.

 

Пройдя вдоль берега в небольшой лесок за деревней, ребята уселись на опушке и принялись ждать.

 

 Бабка пришла примерно через полчаса. Накормила горячей бульбой, напоила парным молоком, дала тормозок в дорогу. В Ляды рекомендовала не ходить: там, после двух авиа ударов местные всех пришлых задерживают, до выяснения. Очень третьего не хотят, устали деревню восстанавливать.

 

Поблагодарив старушку, скорректировали маршрут. Пошли через Подхвоево.

 

Сначала шли распаханными полями. Картошка, пшеница, кукуруза, рапс. Всё только наливалось, набиралось сил. Кое-где среди вызревающего урожая возились люди. Опрыскивали, пололи, окучивали. Мирная идиллия. Как будто они сами хозяева себе и своей жизни. Как будто призванные продажной верхушкой миротворцы не стирают с лица земли целые деревни при малейшем намёке на сопротивление.

 

Генка вспомнил недавнюю историю про мстительного идиота, кажется, из-под Речицы. Он то ли поругался со своей девушкой, то ли просто приревновал и решил её проучить, причём – чужими руками. Позвонил этот фрукт на телефон доверия, сказал, что видел у неё во дворе подозрительно бородатых личностей. С оружием. Думал, придут, обыщут, задержат. В комендатуре же разбираться не стали, тем более дом на краю деревни, на самой опушке. Нанесли ракетный удар. Теперь там только осколок трубы из земли торчит. Парню тоже досталось – он по соседству жил, вышел на скамеечке посидеть, на злоключения зазнобы позлорадствовать. Пришибло обломком крыши.

 

К вечеру подростки вышли к лесу. Это была часть заказника, его самый край, узкий аппендикс, тянущийся вдоль Березины. Здесь не должно было быть никаких охотничьих баз и кемпингов и, соответственно, охраны. Поэтому, шли не скрываясь и, как оказалось, зря.

 

- Кто такие, куда идёте? – окликнул их хриплый голос.

 

- Сироты мы, в Шатилки направляемся, там у меня тётка живёт,- ответил Генка остановившись.

 

Из кустов вышел мужчина среднего возраста, одетый в пятнистый комбинезон. В руках он держал охотничий карабин. Широкополая шляпа почти закрывала глубоко посаженные глаза. Губы кривились в снисходительной усмешке.

 

- Вас, сироток, весь день по телевизору показывают, - хмыкнул он. – Неплохую вы весточку тётушке передали.

 

Теперь стало понятным поведение старушки на причале. Бабка узнала их и откупилась, отводя угрозу от деревни. Честно откупилась, надо заметить. Не выдала. И на том спасибо.

 

- Ты, егерь, не болтай лишнего, - угрюмо осадил его Жека. – Поймал – веди к хозяевам. Тебе за это доппаёк дадут и к ордену представят.

 

- Да нет у меня желания вас миротворцам сдавать. Мне они тоже ничего хорошего не сделали.

 

- А что ж ты им тогда прислуживаешь? – возмутился Генка.

 

- У меня семья, дети. Их кормить надо. И не им я служу, а зверьё от браконьеров охраняю. Можно сказать, для общего блага стараюсь.

 

- И здесь тоже для общего блага стоишь? – парировал Жека.

 

- Здесь вас ловить поставили, - признался егерь и продолжил уверенным тоном: - но я вас не сдам властям, а наоборот, проведу мимо постов и кардонов. Потому что я всё-таки егерь, а не полицай. Марать руки в крови земляков не намерен.

 

У Генки были свои соображения, на тему службы людям, но он благоразумно решил ими не делиться. Человек решил помочь, не смотря на грозящую опасность. Что ещё нужно? Не всем же по леса прятаться и пулемёты грудью закрывать. Для него и это – подвиг.

 

Дорогой егерь поведал, что его брат погиб от случайной пули во время одной из зачисток: шёл с работы, не успел спрятаться. Теперь на нем, кроме трёх своих, ещё двое детей брата. Пять ртов, которые нужно кормить, а участок совсем не большой, двенадцать соток. Жёна торгует на рынке огородниной, но заработок скудный, на соль да спички едва хватает. Если бы не работа егеря - давно бы ноги протянули.

 

Работа, к слову сказать, тоже не сахар. Как прошёл слух о целебных свойствах жира слонолося, браконьеры совсем озверели. Прут в леса целыми бандами. Непрерывно. Приходится работать без выходных, по восемнадцать часов в сутки. Детей почти не видит.

 

Так оно всегда и получается. Все люди добрые, заботливые, сердобольные. Никто зла не хочет. Если кто и творит что плохое, так по недомыслию, как тот паренёк из-под Речицы. Почему же тогда всё так, как оно есть? Сверху – зажратые хари, снизу – пот, кровь и беспросветность. Неужели всё из-за скотства и бесчеловечности тех, кто пробился наверх? Так они, пока были на дне, производили приятно впечатление, казались людьми чистыми и светлыми. Иначе их не выбрали бы в угаре демократической эйфории два года назад.

 

Генка часто думал над этим, но каждый раз спотыкался на одном и том же месте. Признавать, что всем получившим власть делают прививку от человечности, или в гулких коридорах администрации их кусает за шею штатный вампир, не хотелось. Уж больно фантастично это звучало. А других объяснений юноша не находил.

 

Добровольный проводник где тропами, а где и напрямки, сквозь чащу, вывел ребят к Березине и, пожелав удачи, распрощался.

 

Уже смеркалось. На том берегу виднелись полосатые трубы химзавода и кубики редких многоэтажек. Перебираться прямо сейчас смысла не было: лес на противоположном берегу отсутствовал, а в голом поле не спрячешься.

 

Заночевали они на опушке, у самого берега. Наутро, позавтракав, переправились вплавь, и вошли в город.

 

Узнали у прохожего, где управа, прошлись по центру, изучая местность. Никто из них здесь раньше не был. Город оказался молодым, высотным. Когда начались волнения, большинство горожан разбрелись по дачам: работы внезапно не стало, а есть всё равно хотелось. Большинство многоэтажек стояло полупустыми. В спальных районах, не смотря на разгар дня, тихо и безлюдно. Лишь у вокзала, где находился рынок, и располагалось большинство административных зданий, кипела жизнь. Сновали люди, проезжали подводы. Время от времени пересчитывал колдобины случайный автомобиль.

 

Подпольщики облюбовали две точки в проходных местах и, после недолгих разборок с местными нищими, расположились на них и принялись ждать.

 

 Профессора заметил Генка. Тот шел от вокзала прогулочным шагом, заложив руки за спину, и что-то тихо насвистывал себе под нос. Подросток, не окликая его, подхватился и метнулся за Жекой. Главу подполья они нагнали через два квартала. Выровняли шаг, некоторое время шли в трёх метрах позади. Наконец, Генка не выдержал и кашлянул.

 

- Вы что здесь делаете? – испуганным шёпотом спросил Михась Карпович, обнаружив ребят у себя за спиной.

 

- Вас искали, хотели предупредить.

 

- Да что мы тут на виду стоим, давайте за мной, - торопливо сказал профессор и увлёк парней в ближайший переулок. Оттуда дворами и глухими улочками повёл к западной окраине.

 

По пути он ввёл ребят в курс дела. Акции в Шатилках провалились. Вся местная ячейка угодила за решётку. Фотороботы Жеки и Генки, как подозреваемых в совершении теракта, висели на каждом столбе. Их наверное видели на месте, или кто-то из арестованных ребят проговорился.

 

- Они и раньше всё знали, - горячо возразил Генка. – Мы ориентировку в планшете нашли.

 

Профессор покосился на него, но шага не сбавил. Он привёл чудом прошедших сквозь сеть облав соратников к неприметному частному дому у старого аэродрома.

 

Одноэтажный, бревенчатый он ничем не выделялся на фоне соседей. Командир предупредил ребят, что он здесь просто снимает угол, и хозяйка не в курсе их дел. Он для неё – профессор, прибывший преподавать в местном училище. При ней надо быть поосторожней.

 

Вошли внутрь, поздоровались. Обычный деревенский дом: прихожая, за ней гостиная с русской печью, столом, лавками вдоль стен и обязательной иконой. За печкой, отделённая аляповатой ширмой, небольшая спаленка. Видимо, хозяйкина. Справа дверь. За ней тоже помещение. И не одно. Их старушка сдаёт, чтобы свести концы с концами.

 

Попросив хозяйку накормить гостей, Михась Карпович сел на табурет рядом со столом и стал ждать, когда они насытятся.

 

- Какой урон мы нанесли? – спросил Генка с набитым ртом.

 

- Шестнадцать человек погибло, двадцать три ранено по официальной информации. Кто-то ещё умрёт в больнице.

 

- Неплохо, - подал голос Жека.

 

- Да, неплохо, - задумчиво поддержал профессор, - но как вам это удалось? Вы действовали точно по плану?

 

- Нет, - самодовольно ответил Генка, - пришлось импровизировать. И взрыватель, кстати, заменили – вам тухлый подсунули. Теперь что будем делать? Когда следующая акция?

 

- Погодите, надо затаиться, переждать.

 

- Как переждать? Вы же сами говорили, если убить сто оккупантов за месяц, они уйдут. Мол, трёхзначное число, психологический порог. Доказано, начнутся массовые выступления у них на родине…

 

- Но вас же ищут.

 

- Подпольщиков всегда ищут, это не повод прекращать действовать, - горячо возразил Генка.

 

- Время уже пошло. Иначе всё напрасно. Жертвы, смерти, усилия. Всё, - поддержал друга Жека.

 

Обескураженный напором подростков, Михась Карпович снял очки, помассировал переносицу и, вздохнув, сказал:

 

- Хорошо, я завтра схожу, разведаю обстановку, но вы сидите тихо, не высовывайтесь.

 

На следующий день ребята проснулись поздно, ближе к полудню. Профессора уже не было. На все вопросы о нём хозяйка пожимала плечами и говорила, что за квартирантами следить привычки не имеет.

 

Плотно пообедав, подпольщики приняли слоняться по дому. Сидеть и не высовываться было скучно. У старушки даже не нашлось ничего почитать. На виду лежали только телефонный справочник и журнал «Полесье» за январь. Наверное, хитрая бабка припрятала прочую литературу, но выдать её ребятам не могла: она ушла к сестре, помочь по хозяйству, обещала вернуться к вечеру.

 

В итоге Генка не выдержал:

 

- Пойду, присмотрюсь. Профессор вряд ли что дельное предложит: он тот ещё тактик. Политику понимает на отлично, а как до дела – дитя дитём.

 

Жека кивнул. Он уже нашёл себе занятие: собрал по дому все зарядки и пытался реанимировать севший за время пути планшет. Генка набросил затёртый, рваный плащ, нацепил бейсболку-невидимку и вышел за дверь.

 

Отсутствовал он недолго, чуть больше часа. Ворвался взъерошенный и сходу, не разуваясь, бросился в комнату Михася Карповича. Вытащил из-под кровати чемодан, открыл, принялся судорожно в нём рыться. Не найдя ничего интересного, ринулся к письменному столу и стал остервенело хлопать ящиками, попутно изучая содержимое.

 

Жека ошарашено наблюдал за действиями товарища. Когда первое удивление прошло, он поинтересовался:

 

- Ты чего?

 

- Я профессора в комендатуре видел, - ответил, не прекращая своего занятия, Генка, - Он с каким-то офицером под ручку прохаживался.

 

- Ну и что? Он же профессор, человек с именем. Может иметь знакомства, и среди оккупантов, и среди администрации. В этом нет ничего подозрительного. Они нам даже полезны.

 

- Ничего подозрительного? – поднял голову Генка. – А ориентировка со словесными портретами, а никчёмный план, а тухлый взрыватель, а ребята в кутузке? Тоже ничего подозрительного?

 

- Ну… - развёл руками Жека.

 

- А вот это? – спросил Генка, доставая из нижнего ящика стола пистолет и рацию армейского образца.

 

- Может, трофеи? – неуверенно предположил его товарищ.

 

- Вот это мы у него и спросим.

 

Остаток дня ребята провели в угрюмом молчании. Генка сидел за столом гостиной, тупо рассматривая выцветшие обои, а Жека возился с раскуроченным планшетом на хозяйкиной половине, за ширмой.

 

Когда хлопнула входная дверь, вздрогнули оба. Через несколько мгновений в гостиной появился сияющий Михась Карпович.

 

- Парни, я всё узнал. Есть идея. Сейчас я вас в неё посвящу, - начал он прямо с порога.

 

- Вы лучше расскажите, откуда взялось это? – спросил Генка, целясь в него из пистолета.

 

- Гена, как ты можешь, убери немедленно… - сказал профессор, направляясь к нему.

 

- Стоять! – крикнул подросток и продолжил более тихим, звенящим от возмущения голосом: – Я вас видел, не думайте отпираться. Это вы предатель. Вы выдали нас.

 

- Погоди, не надо пороть горячку. Давай спокойно во всём разберёмся, - увещевал подростка профессор, продолжая подходить к нему, но уже маленькими, еле заметными шажками.

 

- Никто кроме вас не мог, это же очевидно. Никто просто не знал всего, - не замечая маневра главы подполья, бросал обвинения подросток. Пистолет в его руке заметно дрожал.

 

- Почему? Может, кто из арестованных ребят? Может, предателя специально арестовали, чтобы отвести от него подозрения? – Михась Карпович наконец-то приблизился к Генке на нужное расстояние, выбросил руку и выхватил у него пистолет.

 

Завладев оружием, профессор выпрямился, расправил плечи и отошёл на середину комнаты. Голос его стал твёрдым и уверенным.

 

- А, может, конечно, и я, - сказал он холодно. – Может, я с самого начала, с самого первого дня сообщал куда надо о каждом вашем шаге. Может, я специально для этого вас и собрал. Чтобы были под присмотром. Но зачем? Ты задавал себе этот вопрос?

 

Генка смотрел на командира с плохо сдерживаемой яростью. Слов в лёгких было так много, что они застряли в горле большим колючим комком.

 

- Ты пойми, ничего не изменить. – Профессор стоял вполоборота к онемевшему парню, краем глаза наблюдая за дверью в соседнее помещение. Ширма в хозяйскую половину осталась у него за спиной. - Всех устраивает текущее положение вещей, абсолютно всех. Кроме жалкой кучки обиженных и умственно неполноценных. Вместо того, чтобы сказать миротворцам спасибо за всё, что они для нас сделали, вы копите злость, ищете что бы украсть, сломать, испортить. Изолировать вас от общества – моя прямая обязанность. Как гражданина. Чем дальше и надёжней вы будете упрятаны, тем быстрее наладится в стране сытая и счастливая жизнь. Вставай, пойдём сдаваться. А где, кстати, Женя?

 

Массивный деревянный табурет обрушился на его голову сзади. Ноги главы подполья подкосились, и он рухнул на пол.

 

Отбросив оставшуюся в руке и не нужную теперь ножку, Жека наклонился и подобрал пистолет. Генка вышел из оцепенения, встал со скамьи и приблизился к лежащему на полу телу. Признаков жизни оно не подавало. Яркое пятно крови растекалось около головы, убегая тонким ручейком под печь.

 

Генка опустился на корточки, взял в руку запястье профессора. Пульс не прощупывался.

 

- Похоже, ты его убил, - констатировал он.

 

- Туда ему и дорога, - угрюмо ответил Жека.

 

- А дальше что? В Бобруйск? – Генка был растерян. Последние события смешали мысли, выбили почву из-под ног.

 

- Ничего не изменилось. Надо продолжать. Иначе – всё напрасно, - твёрдо сказал его товарищ.

 

- Но он нам врал. Врал с первого дня. Может, и про сотню оккупантов врал? Может, они никуда и никогда не уйдут, хоть тысячу убей?

 

- У нас нет выбора, нам надо в это верить. Иначе всё напрасно, - упрямо повторил Жека. – Ты сможешь жить, зная, что напрасно убил шестнадцать человек?

 

- Верить, и убить ещё восемьдесят четыре? А если потом окажется, что вся сотня напрасно?

 

- В любом случае, сейчас надо валить отсюда, - увильнул от ответа Жека. – Его дружки скоро будут здесь.

 

Он развернулся и ушел собирать вещи. Генка постоял немного, глядя на густеющую на глазах багровую лужицу, вздохнул и двинулся следом.

 

Да, этот сложный выбор можно отложить на время. Но вечно оттягивать не получится. Его обязательно придётся сделать. Нельзя ждать, когда всё само рассосётся. И нет, и уже не будет рядом всезнающего профессора, который подскажет правильный ответ. Возможно, они продолжат метать бомбы. Возможно, выберут другой метод борьбы. А может, эмигрируют в Бобруйск. Это будет их решение, и они готовы нести за него ответственность. Ведь именно так и поступают взрослые люди. А они с Жекой взрослые. От этого им никуда не деться. Время, когда до старости можно было оставаться детьми, прошло. Истрачено их родителями полностью и без остатка.