С востока дует ветер. Сухой и злой. Он хлещет песчинками дом на отшибе. На пару миль вокруг нет ни души. Сейчас никто не живёт один. Люди жмутся друг к дружке, организовывают поселения, возводят стены, чтобы уберечься от мародёров, диких животных и других напастей. Но, не Старый Куп. О нём говорят во всей округе. От Посттенебраса до безымянных деревенек, что облепили подножье горы. Тощий, жилистый, бородатый. Идёт молва, что он стреляет как бог. В трактире "Хромая лошадь" один торговец клялся, что лично видел, как Старина Куп сшиб из болтострела консервную банку, которую стояла так далеко, что её даже не было видно. Врёт, конечно. Да и не стал бы Куп по банкам стрелять.

Много чего про Старину болтают. Кто-то говорит, что и не человек он вовсе, и даже не мутант. По вечерам скучно – вот народ языками чесать и горазд. Но, факт остаётся фактом. Куп выживает один в Пустоши. И никто ему не нужен. Последнее время скауты да ловцы жуков говорили, что видели рядом с ним молоденькую девушку. Но, всему верить нельзя.

И вот стоит одинокий домик, никого не трогает. Длинная Ночь в Пустоши подходит к концу. Снаружи холодно, но внутри тепло. Весело трещит огонь, булькает похлёбка в котелке. Старина почёсывает бороду, хмурит брови и пыхтит самокруткой.

- Поговорим? – звенит девичий голосок.

Куп поворачивает голову. Сейчас, в свете домашнего огня он совсем не кажется старым. Ну, подумаешь, борода.

За столом сидит девушка. Улыбчивая, спокойная и счастливая. Встретить такие эмоции в нынешнее время почти невозможно.

- Поговорим, - кивает Старина.

Он снимает котелок с огня, наливает ароматного варева в глубокую миску и усаживается напротив девушки. Он – худой, долговязый, немного нескладный. Она – изящная и мягкая, будто бы плывёт в неясном свете очага.

- О чём ты хочешь услышать?

- О маме, - уверенно говорит девушка.

Это у них такая игра. Он уже сто раз ей всё рассказывал. Но, она каждый раз спрашивает вновь. Или о матери, или о старых временах.

- Твоя мама была… замечательная, - Куп рассеяно окунает ложку в похлёбку. – Знаешь, я много думал, почему полюбил её. Тут странное дело. Она была обычной девушкой. Именно поэтому я не должен был её заметить. Именно поэтому я её заметил. Я до сих пор помню её улыбку, ямочки на щеках. С ней было спокойно и тепло.

Он замолкает, погружаясь в воспоминания. В руке возлюбленной дрожит лампада. И больно не от капель горячего масла на коже, а от вида узкого лезвия ножа в её руке. Тогда он впервые познал горечь предательства. Тогда его крылья впервые почернели.

В другом месте – другие разговоры. Мужчины Адглориама пережидают Длинную ночь в Общем доме. Женщины и дети прячутся ниже, в подвальных комнатах. Наверху много пьют и неспешно разговаривают, горят газовые фонари и приятен вкус вяленого мяса. Внизу душно и темно, но еды тоже вдоволь. Ночь всё ещё ждёт за ставнями. Если замолчать, то слышно как в отдалении перекликаются упыри. Потому никто замолкать и не хочет. Даже короткими ночами бывать в Пустоше очень опасно. А уж длинными… Никто толком не знает, кто и что выходит из своих убежищ. И каким способом оно тебя убьёт. В прошлый раз Пастор Глафлин не успел добраться до ворот. И все слышали, как он кричал. Часа четыре точно. На рассвете нашли только его крестик, впаянный в камень.

- Длинные ночи всё длиннее, Саранча налетает всё чаще, а следы Рогатых уже у самого тракта видели, - бормочет Одноглазый Муша, скорее для себя, чем для кого-то.

Но кузнец Ядвиг слышит его и громогласным своим голосом спрашивает:

- Неужели всё ещё хуже станет?

- Станет, - уверенно отвечает Нейт, сын местной знахарки.

Все смотрят неодобрительно. Мол, мал ещё, голос подавать.

- А я и говорю, что из-за него всё, - на этот раз голос Муши звучит громче.

Впрочем, все и так знают, чего старик скажет. Эту песню он не раз уже заводил.

- Нельзя жить одному и не сдохнуть! Значит, он в сговоре с Роем и с Ночными топтунами. Так, так и только так! Свою жизнь за наши покупает. Посттенебрас пал, Супремум Вале уничтожен. Хотите безропотно ждать своей смерти?!

Угрюмо молчат мужчины. Старика раньше затыкали просто. Куп много раз и черноволков помогал отпугивать, и в прошлом году почти в одиночку обоз от мародёров отбил. Но, действительно становится всё хуже и хуже. В таких ситуациях виноватые как-то сами находятся.

Зреет и растёт цветок ненависти. А в маленьком домике разговоры спокойнее. Там льётся в кружку добрая память с горьковатым привкусом пепла.

- А почему вы расстались? – спрашивает дочь у отца.

Куп некоторое время молча жуёт, потом говорит:

- Скорее всего, потому, что она стала бессмертной. Когда все были против нас, когда мы трахались каждый раз как последний, когда я пил её недолговечность большими глотками, стараясь не упустить ни секунды, тогда это было… хм…

Он виновато отворачивается.

- Да она и сама от меня устала, Идони. Вечность – это слишком долго. Когда появилась ты, то всё вроде бы наладилось. А потом повзрослела и мы поняли, что больше нет смысла продолжать. Люди придумали, что мы вечно будем вместе. Потому, что влюблённые не расстаются. "Душа" и "Любовь". Но влюблённые расстаются, милая. И они расставались даже тогда, когда мы были вместе и счастливы. Смертные сами давно всё решают. А мы лишь живём от деяний их.

- Ты знаешь, где сейчас мама?

Старина качает головой.

- После Первой Волны я искал наших. Точнее не только наших. Слишком многие не выдержали. Слишком многие. Твою маму я не нашёл. Может быть она ещё жива. Мир трещит по швам. Сейчас трудно что-то понять.

- Но, меня ты нашёл, - шепчет Идони.

А он вспоминает, как ходил по руинам цивилизаций. Как находил тех, кто сдался. Разочарованные, забытые… Они истончались, сходили с ума. Первая волна не пощадила даже бессмертных.

Он видел Бога Мудрости с головой Ибиса, который обезумел и мочился под себя. Он видел Всевидящего Всеотца просящего милостыню. Он видел Могучего Громовержца, умирающего в куче гниющего хлама. Он старался помочь им, касался лиц дрожащими пальцами, но всё тщетно.

Были и те, кто смог приспособиться к новым условиям. Были и те, кто получил небывалое могущество. Почему выжил сам Куп? Скорее всего он был просто упрямым.

За окном в Долгой Ночи ходит кто-то большой. Слышно, как он тяжело ступает и подвывает ветру.

Старина Куп доедает похлёбку и отставляет миску.

- Спать пора.

Идони вроде бы согласна, но с губ девушки слетает ещё один вопрос. Тот, что она не задавала ни разу.

- Расскажи о ней.

После Второй волны даже время прохудилось. Стало рваным и неоднородным. В Большом доме пьют уже вторые сутки. Давно пора было бы ненависти остыть, но она будто варится на медленном огне. И уже даже аптекарь Кларенс не сомневается, что если убить Старину Купа, то станет только лучше. Ну, уж точно не хуже.

И посидеть бы, подумать. Хоть старик будь трижды непрост, но ведь никто от него зла не видел. Но, будто умелый кукловод дёргает мужчин Посттенебраса за ниточки. Натягиваются нервы, звенят от натуги, пляшут марионетки.

- Говорю вам, именно он нас и погубит. Помяните моё слово, - брызгает слюной Муша.

Сеет раздор как семена по ветру. Пожинать бурю только всем вместе придётся. Решение принято. Выбор сделан давно, а это лишь его отголоски. В конце концов это люди виноваты в Волнах.

- О ком? – Куп отворачивается, суетливо гремит ложками.

- Ты знаешь.

Старик медлит, но потом начинает говорить.

- Она была уже после мамы. И после многих других. Никогда не думал, что у нас может быть что-то общее. Может быть, не стоит об этом. Длинной Ночью её имя не поминают.

- Расскажи, - Идони непреклонна. – Ты же не боишься называть её по имени.

- Не боюсь. Эрида, Эрис…. Дискордия. Я всегда звал её Дис. Ей нравилось, кажется.

Воспоминания сами цепляются одно за другое. Сначала оливковая роща, шелест её туники. О, как он тогда боялся Эриды. Изгнанная. Несущая распри и раздор. Так и казалось, что она что-то задумала. Говорила всегда с лёгкой полуулыбкой, а глаза тёмные-тёмные. Их долгие разговоры ни о чём. И странное томительное ожидание чего-то непоправимо-прекрасного.

- Люди считали, что тот, кого разбудила Дис – это мой брат. Не верили, что это и есть я. Думали, что не может один бог отвечать за влюблённость, объятия, трепетные поцелуи и за ревность, безответные чувства, разбитые сердца. Но, это был тоже я. Никогда не думал, что во мне это есть. Когда мы занимались любовью – рушились города. Конечно, остальным это не нравилось. Но, дело было скорее в том, что я не решился идти до конца. Мы расстались и не виделись много столетий.

Картинка воспоминаний блекнет, показывая их следующую встречу. Большой город, тянущиеся ввысь небоскрёбы, спешащие по своим делам люди. И запах кофе, что дополняет аромат города.

- Много позже мы сошлись вновь. Всего на один вечер. Я тогда держал кафе, вёл уединённый образ жизни. Другие вершили судьбы мира, став частью системы. Мне же это было не нужно. Кофейня была местом паломничества влюблённых парочек. Это устраивало, большего и не хотелось.

У Купа тёплая улыбка, пальцы перебирают складки выцветшей рубахи. Ему тысячи лет, всего не упомнишь, но вот те времена отпечатались глубоко. Идони терпеливо ждёт.

- Эрис работала каким-то представителем в ООН. Я особо не вникал. Миротворец… Такая ирония. Она пришла в моё кафе под Рождество. Как будто не было веков разлуки. Заглянула к старому другу. И меня понесло вновь. Крылья опять почернели. А с ними и помыслы. То, что мы устроили в городе… Лучше не вспоминать. Большое Яблоко стало Яблоком Раздора. Утром она ушла. Оставила даже одежду. Я… Я хотел её найти. Но потом случились Волны. Мир изменился, тронулся с места. Дис получила его на блюдечке. Зачем ей теперь нужен Старый Куп? Нет, не нужен. К чему вообще эти разговоры?

- Я не знаю, папа… Я всего лишь тень твоих воспоминаний. Я спрашиваю то, что ты сам хочешь рассказать.

На мгновение облик Идони меркнет. Сейчас она такая, какой Куп нашёл её на руинах Праги. Боги умирают, когда о них никто больше не помнит. Идони не смогла выжить в мире без наслаждения. И всё же Куп не смог отпустить её полностью.

- Исчезни, прошу… - Куп обхватывает руками голову.

- Ты же любишь её.

- Боюсь, этот мир не выдержит нашей встречи. Стоит ли Апокалипсис её поцелуя? Уходи.

Морок послушно развеивается.

За окнами брезжит рассвет, прогоняя ночную погань под землю. Идёт навстречу смерти отряд мужчин Адглориама. Что может их оружие против бога? Пусть и уставшего, одинокого, отчаявшегося. Ничто не предопределено, но карты сброшены. Это приглашение. Трон Дискордии пуст. Её босые ноги легко касаются горячего песка Пустоши. За спиной остался Общий дом, полный липкого страха и ненависти. Ей даже не пришлось напрягаться. Богиня тихонько мурлычет под нос мелодию. Что-то из старых времён. Пора уже поставить точку. Третья волна станет последней. Дис не уверена, что справится сама. Хотя, может всё дело в том, что она попросту соскучилась. И пусть всё горит огнём.

И вот уже Куп стоит на пороге. Оглядывает каждого, сердито хмурит брови. Не сказать, что такого он не ожидал. Нет, всё к этому шло. Люди пришли убить того, кто удерживал этот расколотый мирок на краю гибели. Не давал раствориться в небытие. Может быть хватит? Всё уже сказано и сделано. У каждой истории должен быть конец. Он всматривается в душу каждого, пришедшего с оружием в руках к его дому.

Вот оно. Они не животные. Кузнец Ядвиг каждый вечер перед сном целует свою жену и дочь. Он прикрывает их лица своими большими ладонями, будто стараясь защитить от всех ужасов. Нейт влюблён в младшую из Теренсов. Он специально ходил к Ущелью, собирать для неё поющие камни. Аптекарь Кларенс не спит по ночам, вспоминая ту, которую так и не смог спасти от Серой Хвори. И даже Муша, который сейчас визжит, тычет в Купа скрюченным пальцем, тоже когда-то любил.

Достаточно ли этого?

Куп даёт схватить себя за руки. Смотрит, как готовят для него петлю. А потом видит в отдалении Дис. Её чёрные волосы треплет ветер. Она ждёт. Отсюда плохо видно, но Куп почти уверен, что она произносит его имя. Не римское, которое он терпеть не может, но носит сейчас. То, которым она называла его в Афинах.

Он вспоминает сбивчивый шёпот той, кого иногда звал "матерью", когда петля стягивает шею.

"Ты не понимаешь… Ваш союз… Нельзя, милый. Это всё очень плохо закончится. Не только для вас обоих. Отец хочет сослать её в Тартар. Оставь её, милый. Пожалуйста".

Гораздо позже Куп узнал, что именно мать больше всего настаивала на ссылке Эрис. Видимо, не могла простить ей то злополучное яблоко.

И он согласился. А Эрис осталась среди смертных.

Верёвка лопается. Куп медленно поднимает взгляд. Осталось лишь пересечь последнюю черту. Рукоять болтострела привычно ложится в ладонь. Звенит от натяжения спусковая пружина.

Щелчок.