Литературный конкурс-семинар Креатив
Рассказы Креатива

Юка - Catland

Юка - Catland

Природа дремала в сонном параличе. В холодном свете луны снежные поля мерцали волшебным блеском. Послышался звон колокольчика вдали. Китти, будто заворожённая, вышла наружу и вступила мягкими лапами в сугроб. Колокольчик звенел, переливался, вспыхивал огоньком звука то тут, то там, будто дразнил, насмехался. А позади раздавались приглушённые и милые голоса родителей. Из дома веяло теплом камина и пахло вкусно свежей выпечкой. Снаружи было холодно и пусто. Будто два мира сошлись на пороге в непримиримой схватке. Сквозь прореху в двери Китти увидела ноги отца, расположившегося уютно в кресле, картину на стене, напоминавшую о туманном отрезке прошлого, стол, на котором лежали в беспорядке газеты и книги, чашку чаю на столе, шахматную доску с не доигранной партией.
- Ты опять пьёшь вино? – произнесла с укором мама невидимому отцу.
Отец пробормотал что-то в ответ и добродушно рассмеялся. На минуту всё затихло.
- Тебе не кажется, что она слишком часто грустит? – сказала мама.
- Я думаю… - подул ветер и унёс остаток фразы в ночное небо, тесное от звёзд. Опять зазвенел колокольчик, и Китти, сама не зная зачем, двинулась вперёд – в безбрежную белизну зимы. Шаги её захрустели в снегу. Дом, где она прожила всю сознательную жизнь, неясной громадиной обозначался во тьме. Огонёк окна горел пристально и мягко, как внимательный глаз любящего существа.
Китти шла в неизведанное, отдаваясь гипнотическому звону колокольчика, утратив способность сознавать. Нагие берёзы стыдливо прятали свои стволы во мраке, ветки тесно сплетались над головой, пропуская и дробя эфемерный свет звёзд. Холодный звон колокольчика дребезжал всё отчётливей и настырней. Но как-то разом всё затихло. Китти остановилась. Из темноты на неё смотрели два злых глаза.
- Вы кто? – спросила Китти.
- Не друг, – ответил равнодушный и тихий голос.
- Мы можем подружиться.
- Ты лишняя здесь. Не настоящая.
- Это неправда.
- Тебя никто не любит.
- Вы врёте.
Звякнул колокольчик. Огоньки глаз погасли на мгновение и появились уже в другом месте. Сухой и безжизненный голос, похожий на опавшие листья осени, вновь зазвучал с ленивым и равнодушным упрямством.
- Найдена в коробке. Никчёмная сиротка. Подобрана из жалости. Они не любили тебя. Никогда не любили. Ты знаешь.
Китти хотела возразить, сказать этим злым глазам, что это всё ложь, что родители любят её и будут любить всегда, но она не смогла произнести ни слова, лишь жалобно и надрывно запищала. Слезы текли из её больших зелёных глаз.
И Китти прикоснулась своими лапками к мордочке, попробовала на ощупь длинные усы, острые, торчащие вверх ушки, и с горестью признала свою непохожесть на жителей долины. Ведь Китти была кошкой.
Не придумав ничего лучше, она скомкала снежок и бросила в темноту. Злые глаза дернулись в сторону и погасли, лишь колокольчик насмешливо зазвенел вдали.
Долго она стояла в тяжёлом раздумье, не замечая холода. Образы Кэтлэнда ворвались в её воображенье. Кошачьи зрачки расширились и заледенели, покрывшись коркой зимнего сна, взгляд был устремлён куда-то вглубь – в неведомую область мечты.
И вот прямо перед ней вырастали дома, возникали улицы и деревья, распускались цветы: кругом в глазах зеленела весна, птицы радостной песней растекались в голове и смешно щекотали уши. Вокруг проявлялись, будто на фотоснимке, удивительные существа – такие же, как она: они бродили во множестве, светлые и счастливые, улыбались про себя, плакали о главном, мечтали по пустякам. Впервые за долгое время было приятно и даже немного тепло от новой, вспыхнувшей надежды в груди. Желток солнца, белок облаков, поджаристый оттенок рассвета – да, там всё лучится и пляшет, там все – как ты, ушастые, хвостатые, пушистые; мурлычут, полные блаженного, райского покоя, и там среди них, среди столь похожих и милых мордашек ждут тебя настоящие….
Последнюю мысль она не додумала и смаковала на языке – так она была мила и особенно заветна. Но ледяная корка забытья треснула и раскололась, истаяли деревья и обратились в чёрные скелеты, цветы истлели, и ушли под землю дома. Город рухнул, обломки его покрыли вековечные сугробы. Ничего не осталось больше, лишь только призраки воображенья, - эхо снов, тень мечты, – бродили по снегу, не оставляя следов и растворялись в чаще.
- Я должна вернуться домой. – сказала Китти и оглянулась назад, где вдалеке ещё светился маяком огонёк её дома, где её ждали ненастоящие и такие чужие родители. Любили ли они её? Она не находила ответа.
Одна посреди снежного поля, будто бы распятая между двух отечеств, Китти мучительно всматривалась в небеса. Вдруг вспыхнула яростно звезда и закатилась куда-то за горизонт. Всё было решено. В это мгновение она уверовала в Кэтлэнд.
 
***
 
- Кэтлэнд? Что это за ерунда? – голос детектива вернул Пита из забытья, он встрепенулся и удивлённо открыл глаза. Незнакомая комнатушка, стол и бумаги на столе. Суровое лицо напротив смотрело на него с любопытством. Пит с трудом вспомнил какой сегодня день и где он находится. С утра его мучило дикое похмелье, и ему потребовались громадные усилия, чтобы прийти в участок в этот серый декабрьский денёк.
- Вам нехорошо? – спросил детектив без капли сочувствия. – Похоже, вы вчера неплохо погуляли.
- Это всё ерунда, ерунда, - бормотал бессвязно Пит.
- Но вернёмся к делу. Ваша жена, как я понимаю, уже бывшая, рассказала нам очень интересную историю.
Пит напрягся. Пот выступил у него на лбу.
- Оказывается, всё было не так уж и чудно в вашем милом королевстве. По её словам, вы чудовищный пропойца, Пит…
- Это всё не правда…
- Да, да, не дурак выпить чего покрепче. А ещё, нажравшись, вы колотили женушку чем попало, к примеру… - и он заглянул в бумаги. – Ремнём с металлической бляшкой, а ещё….
- Это нелепость! Гадкая ложь. Женские хитрости. Вы знаете, она винит меня во всём. В исчезновении Китти. В развале семьи. В том, что всё так вышло. 
- Ничего удивительного, что девочка сбежала… Пьянство, ругань… Скажу честно, парень, ты мне противен. Я уже обратился в органы опеки, и, если девочку найдут, то, будь уверен, они мигом лишат вас родительских прав.
Пит смотрел испуганно и жалко, он казался маленьким в сравнении с громадной фигурой напротив, возвышающейся над ним в этой узкой, невыносимо жаркой комнатке. Сердце колотилось бешено и неровно, и казалось, грохот этот доносится по всему зданию.
- Вы были пьяны в день исчезновения вашей… приёмной дочери?
- Я выпил немного вина.
- Ваша жена утверждает…
- Она врёт.
- …что вы немало выпили в тот вечер. К тому времени, как обнаружилась пропажа ребёнка, вы уже еле держались на ногах.
- Я искал её всю ночь. Я ничего не мог поделать.
- Утром вас нашёл сосед на своём заднем дворике и был удивлён, как вы не замёрзли на таком морозе.
Пит громко сглотнул. Глаза его, суетливые зверьки, бегали и искали прибежища от грозного и хищного взгляда полицейского.
- Как я понимаю, у девочки не всё в порядке с головой, - следователь взял лист со стола, надел очки и долго щурился, пытаясь прочесть мелкий и кривой почерк психиатра: - "Клиническая ликантропия" - что это за чепуха?
- Она считала себя котёнком, – быстро ответил Пит и отвернулся.
- Чёрт возьми, ну и семейка….
Возникла долгая и мучительная пауза. Пит молча потел, лихорадочно соображая, пытаясь найти выход из этого жуткого, тошнотворного положения, но детектив вдруг поднял голову и коротко сказал:
- Я вас больше не задерживаю.
Пит вскочил с места, дернулся вперёд, предлагая для пожатия мокрую руку, но тут же убрал её в карман и, растерявшись, вышел вон, не сказав ни слова. Сбегая по лестнице с колотящимся сердцем, он был счастлив, как школьник, спешащий домой после занятий. Но выскочив во двор, и обнаружив вокруг себя серую и унылую зиму декабря, Пит нахмурился, и с какой-то опостылевшей неизбежностью признал, что радоваться тут нечему, что жизнь по-прежнему пуста и лишена смысла. В груди его нарастала волна отвращения. И он ненароком произнёс вслух эти простые и приятные, до трепета и сладостной дрожи, слова:
- Мне нужно напиться.
 
***
 
Мягкие шаги хрустели одиноко посреди пустынной тишины леса. На небо налегли тучи, готовые вот-вот разродиться снегопадом, подул северный ветер, и даже мягкая шёрстка не спасала Китти от пронизывающего холода зимы. В какой-то момент она так отчаялась, что решила вернуться домой, но проблуждав в лесном лабиринте попусту около часу, с горечью признала, что окончательно заблудилась.
В прореху, обнаруженную среди тяжёлых туч, выглянула хитроватая луна, бросая косые тени деревьев на снег и сказочно преображая пространство. И вдруг нечто крупное, полупрозрачное, засеребрилось, заискрилось на чёрном суку – как драгоценность удивительной хрупкости и формы. Это нечто трепетало, шурша крылами, издавая приятный и тихий надтреснутый писк. И вскоре Китти догадалась, что перед ней находится.
- Бабочка! – закричала она.
Зимняя бабочка казалась гораздо больше обыкновенной, её огромные крылья были испещрены узорами, будто мастеровитый художник расписал их причудливыми арабесками. Китти молча любовалась удивительной грацией этого существа, величавым взмахом широких крыльев, хитросплетением линий и рисунков на них, - и чувствовала восторг и восхищение. Эта бабочка – порождение сна; утончённое воображение спящего бога создало её на самом пике своего полёта. Она была словно тайным посланником из другого мира. Но что за послание она несла?
Внезапный и резкий треск в чаще заставил бабочку встрепенуться – она сорвалась с места и упорхнула в небо, затерявшись среди холодных и острых звёзд. Китти в испуге оглянулась: сгрудившись тесной толпой, темнели на снегу непонятные существа: пушистые и уродливые, похожие на угрюмых муравьедов с куцыми огрызками ушей и вытянутыми носами унылых морд, - они сонно и безразлично смотрели из сумрака маленькими бусинками блестящих глаз. Китти вспомнила рассказы матери о диких Маругах, обитавших в лесу, об их странностях, образе жизни и стадных инстинктах.
- Девочка… - шептались Маруги. – Девочка потерялась…
Они говорили будто бы все одновременно, но их рты оставались закрыты, а морды ничего не выражали, и Китти казалось, что говорили не они, но сам лес, его подспудная, незримая сущность, душа, уснувшая под тяжестью снегов, схоронившая свои семена и надежды до лучших времён и обещанного весеннего счастья. Теперь же, как неугомонный мертвец, дух леса, дурной и посредственный чревовещатель, использовал эти несуразные куклы - так показалось Китти, но только на мгновение.
- Девочке здесь не место, - прошелестели Маруги своими потусторонними голосами.
- Я лишь хочу найти дорогу домой… Я хочу найти путь в Кэтлэнд.
Странные существа задрожали и зашуршали между собой, по их рядам прошла волна движения.
- Невозможно, - отвечали они. – Лес глубок. Вечен. Он хранит тайны. Так много тайн.
- Прошу, - сказала Китти замирающим голосом. – Укажите мне путь.
Маруги долго молчали, недвижные во тьме, они казались частью лесного пейзажа, и походили на кривые и вековечные пни, безропотно несшие свою вахту. Их единый голос прозвучал внезапно и глухо, нарушив снежную тишину:
- Зверь уже вышел на охоту.
Китти почувствовала, как по её телу прошла волна дрожи: она вспомнила то, чего не должна была вспоминать, страшный образ, спрятанный в самых дальних уголках памяти – невыносимый монстр, что приходил к ней по ночам, гость с другой стороны. То ли сон, то ли фантазия, он безмолвно нависал у изголовья, тяжко и хрипло дыша, его красные глаза злобно вспыхивали во тьме. Китти зажмуривалась, и, вне себя от страха, принималась считать до бесконечности, пытаясь не думать, не видеть, не чувствовать, пока не понимала, что свет зари уже пробивает сквозь занавески, мягко ложится на предметы и стены, открывая глазу невидимый мир танцующих пылинок.
– Но я думала, я думала, что он приснился мне… разве Зверь реален?
- Мы слышим, мы чувствуем его мысли. Его жажду. Его желание.
Китти со страха сжалась в комок и задрожала.
- Мы поможем, поможем… – шелестели Маруги. - Ты ещё можешь спастись. Следуй за тенями. Луна укажет дорогу. Если увидишь мерцание, маяк, - не верь, не верь, это всё уловки: хитёр и коварен Зверь…
Маруги задёргались и затрещали, и будто бы в обратной перемотке их всем скопом потянуло назад в чащу. Через секунду всё затихло, Китти вновь осталась одна среди бесприютной тишины леса. Тени деревьев чётко отпечатывались на снегу, указывая путь. И Китти отправилась в дорогу.
Она шла так долго, что потеряла счёт времени. Усталость сковала все члены, невыносимо хотелось спать, отдаться этой холодной баюкающей бездне. Но зов Кэтлэнда был сильней.
Китти шла с трудом на нетвёрдых лапах, падала, поднималась, жевала снег, пытаясь остаться в сознании. Но всё мутилось, плыло перед ней, туман застлал глаза, всё тонуло, утопало в белесом мареве, и вдруг среди этого плывущего облака забытья послышались голоса, громкие, отчаянные выкрики, потом громогласные звуки пушек, хлопки выстрелов – всё это звучало призрачным эхом в голове. В тумане маячил и терялся смутной фигурой солдат. Он шёл, прихрамывая, будто сомнамбула, с ружьём наперевес. В этом солдате мерещился Китти утраченный где-то в области детства родной отец.
- Папочка, папа! – кричала она. – Пожалуйста. Вернись…. Побудь со мной! 
Но и это исчезло, погасло, растворилась во мгле. Туча нахлынула, спрятав под собой луну. Белый дым тумана обратился в пульсирующую, густую черноту, что, словно живая, ползла среди древних стволов, припадая к земле.
Китти в отчаянии и мольбе подняла голову вверх. И там, под грозными небесами она увидела нечто, что заставило её подскочить – над густым частоколом елей мерцал призывным светом маяк. От радости и надежды перехватило дыхание.
Она бежала через чащу и бурелом не помня себя от радости, ветки хлестали по мордочке до крови, но было уже всё равно. Огонёк маяка скакал перед глазами. И вдруг что-то крепко подхватило Китти и со всей силы швырнуло в сторону – она ударилась о дерево и застонала, почувствовав в затылке тёплую липкую влагу. На мгновение сознание погасло, моргнуло. От чёрного тумана отделился плотный, отвратительный сгусток. Он двинулся навстречу и оформился в нечто невозможное, знакомое, неумолимое...
Красные глаза загорелись во тьме.
 
***
 
Звуки медленно и как-то непристойно проникали в похмельную голову Пита. Он ещё не видел, но уже всем телом, до дрожи, до тошноты предчувствовал напускную жизнерадостность бытия. В голове ещё звучали отголоски недавнего сна. Он пытался припомнить что-то, ухватить ускользающее видение, но головная боль с завидным упрямством возвращала его назад – в постылое рабство материи. Всё было невыносимо: звонкий лай собаки хлестал по мозгу, будто мокрая тряпка; металлически и однозвучно обозначались вороны, самолёт мучительно медленно, с замашками садиста, вспарывал брюхо небу.
Когда же глаза Пита робко приотворились, готовые смиренно принять в себя суету красок, то весь мир, полный до краёв предметами и людьми, пронзительно ярко ринулся на него, размахивая кривыми ветками смолисто-чёрных деревьев. В пустотах пространства мелькал горизонт и острым лезвием давил на зрачки. Явь, преображённая похмельным синдромом, была отвратительней всякого кошмара. Случившиеся здесь детишки, завидя жертву, бросились в объектив, и их грязные, искривлённые надменным смехом лица заполонили весь экран действительности.
- Смотрите! Смотрите! – закричала сопливая девочка из глубин круглого тела. – Это же Пит! Пьяница Пит!
Пит мычал и отворачивался, сдерживая рвоту. Зазвенел колокольчик.
- Зачем ты здесь? – прошептал угрюмый мальчик со злыми и странно знакомыми глазами.
- Зачем, зачем, зачем, – эхом отозвались детишки, и вдруг посинели, помертвели их лица. Скукоженные, уродливые, они тянули высохшие ветки лап и пытались схватить, обездвижить...
Задушить?
- Ты чужой здесь, не настоящий, - проговорил мальчик, и голос его был подобен осеннему ветру, гудящему призрачно  в долине смертной тени.
- Что же ты наделал, Пит? Что же ты наделал? – кривлялись и плясали мертвые голоса, и колокольчик плясал, вспыхивал огоньком в голове, нарастая какой-то монументальной колокольной болью, пронзительными ударами тяжеловесного металла.    
- Вы всё врёте, - захрипел Пит вне себя от ужаса, и пополз прочь по грязной земле, цепляя мокрые листья своим беспомощным и грузным телом. Он суетливо оглядывался: дети отдалялись в бесконечной перспективе парка, мельчая среди скамеек и шумящих елей, они сливались с зеленью, мешались с птицами и ветром, пока не обратились в хаос, не стали частью его.
Через минуту всё затихло, лишь в отдалении ещё выделялись, как грозные раскаты грома – детские смеховые взрывы. Минуло и это: прожорливый ветер ухватил, пожевал и выблевал их голоса – смутной кашицей неразборчивых звуков. Пит всё полз, не в силах расторгнуть зачарованные оковы страха, пока не почувствовал впереди себя пустоту. Он отпрянул назад, но не смог удержать равновесия. В мгновение свободного падения, он вспомнил то, что не должен был вспоминать. Эти слова отпечатывались в его мозгу с каждым ударом тела о твёрдую землю:
ТРУП ДЕВОЧКИ НАЙДЕН В ПАРКЕ – БАМ!
ИЗНАСИЛОВАНА И ЗАДУШЕНА – БАМ!
УБИЙЦА ДО СИХ ПОР НЕ НАЙДЕН – БАМ!
И в конце, как кровавая точка – последний удар, ощущение чего-то твёрдого и мокрого в затылке и последний взгляд, брошенный куда-то в небо; последний кадр перед уходом в затемнение: мягкое и пушистое облако в форме кошачьей головы.
 
***
 
- Куда, к чему ты бежишь? – рычал Зверь, брызгая слюной и сверкая вздутыми от злобы глазами. – Родители? Дом? Это смешно. Там ничего нет. Ни-че-го! Папаша подох на войне. Разве ты не знаешь? Разодран на части, и уже не собрать, не склеить. А мамочка? Не выдержала, бедолага…. Теперь кормит червей в могиле. Кэтлэнд? Как это трогательно, чёрт побери! Как это тро-га-тель-но!
Китти дрожала и тихо плакала, вжимаясь в дерево, пытаясь исчезнуть, сгинуть, раствориться. Она закрыла глаза, прикрыла их лапками и принялась считать. Наружная тьма сменилась на темноту внутреннюю. Но глаза зверя настырно маячили впереди, отпечатавшись на обратной стороне век.
- Ты неблагодарная сучка. Я должен... Просто обязан наказать тебя!
Зверь навалился на неё всей тяжестью своего тела, дрожа от волнения и рыча, он жадно обнял её и придавил к дереву ещё сильней.
И в этот миг она почувствовала боль, невыносимую, острую, кровавую – сама эта боль была похожа на истерический крик тела и призыв о помощи. Жесткие клешни лап Зверя сомкнулись на её шее. Резкими, пульсирующими движениями боль нарастала, ширилась, заполняла тело. Она была так сильна, что ненароком приносила наслаждение. Дыхание не хватало, изо рта вырывался слабый замирающий писк, и Китти ощутила вдруг, как исчезает, утончается её связь с миром, как тело немеет, притупляя боль. Дрогнули небеса, и будто бы отворилась незримая дверь. Свет хлынул неудержимым потоком, слепя и наполняя сердце покоем. Нежные крылья зашелестели над головой. Милые, ослепительные создания подхватили Китти мягкими лапками и понесли прочь.
Она оставила эту боль позади, эту тяжесть быть, и в самым последний миг, перед окончательным переходом и растворением, Китти услыхала нечто непоправимо тоскливое и ужасное: это Зверь рыдал, сжимая её бесполезное тело в своих крепких объятиях.
 
***
 
Когда Пит очнулся, была ночь. Слезы текли из глаз, но было уже всё равно. 
Толстые снежинки продвигались по воздуху суетливо кружа, как раненые птицы в предчувствии кончины и распада – их иллюзорное, неуловимое бытие сосредоточилось в прекрасном мгновении полёта. Пит мечтал о подобной судьбе.
- Раствориться, исчезнуть, уйти поскорей…
Он шёл прихрамывая в похмельном отупении по сказочной, сверкающей серебром аллее - будто бы внутри стеклянного шара, подаренного однажды на Рождество. Кто-то невидимый встряхнул шар маленькой детской рукой, рассыпая ворох измельчённого фарфора. Ветер взметнулся и бросил горсть колючего снега в лицо. Пит зажмурился и остановился: из окружавшей его бездны ночи, озарённой то тут, то там миниатюрными лунами фонарей, доносился приглушённый детский плач. Где-то на границе сна и яви, он звучал то призрачно-неуловимо, то выпукло и упрямо, прорываясь сквозь толщу векового снега, похмельного тумана и ярких всполохов пульсирующей в голове боли. Пит пошёл на звук с усилием на нетвёрдых ногах, вдруг упал, и стал жевать снег, пытаясь сохранить ускользающее сознание, как вдруг заметил что-то в сумраке, в области между светом и тьмой. Он пригляделся: в промокшей насквозь обувной коробке мяукало и пищало живое существо – котёнок с большими и странно сияющими глазами.
- Доченька… – прошептал Пит и механически потянулся вперёд.
Котёнок безвольно дрожал в его руках. Пит бережно спрятал его под полог пальто и почувствовал, будто маленькое солнце коснулось сердца. От виноватости и жалости хотелось умереть на месте, и дать этой нарождающейся жизни распуститься и вырасти в нечто настоящее и счастливое. Да, да, конечно, дети, дети, думал Пит, лихорадочно вспоминая цитату из Библии, и медленно произнёс:
- Пойди, всё, что имеешь, продай… и раздай котятам.
С какой-то новой нежностью он ощутил приятную тёплую тяжесть в области груди. Но злая зима сатанела и хмурилась, дыша холодным ветром в лицо. Нужно было возвращаться домой.
Пит шёл в забытьи, среди призраков, тасуя, словно карты, знакомые картинки воспоминаний, затёртые и потрёпанные от частого использования. Он пошатывался и кружил, падал и поднимался, блуждая среди городских окраин, и прятал глаза, стараясь не смотреть в надменные, полные презрения лица редких прохожих. Он не заметил, как очутился на пороге своего дома.
В прихожей было чисто и холодно, как в морге. Медленный пар вырывался изо рта. Пит налил в мисочку молока и опустил котёнка на пол - тот нетвёрдо стоял на трясущихся лапках.
Измотанный, с невыносимой болью в голове, Пит развалился в кресле, пытаясь обрести равновесие разума, но шторм воспоминаний не утихал. Эмоциональная волна захлестнула его, он резко встал и направился в комнату дочери. Здесь – законсервированный отрезок времени, экспонаты из золотой эры: старенький телевизор, полка с книгами, игрушки на полу. Среди карандашей и красок лежали в хронологическом порядке рисунки: история жизни обыкновенного кота - Томми Кэтгрина. Вот котёнок играет в футбол, здесь – красит забор в зелёный цвет. И дальше – во времени: кот влюбляется, кот женится, кот уходит на войну. До боли знакомая мордочка, грязная и уставшая - кот шлёт прощальный привет с окопов третьей мировой. Секунда – и бомба взрывается, его не видно среди обломков, пыли и мёртвых тел. Красная краска повсюду, смерть, фракталы и ангелы с кошачьими ликами. Мысли о настоящем отце зациклились на этом моменте…
Он не умер, нет, доченька. Разве хорошие коты умирают? Он переместился в другое место. Там нет смерти. Нет зимы. Там птичье пенье не умолкает и пышную зелень колышет вешний, свежий ветерок. Ослепительно сияет солнце. Ты щуришься, хохочешь своим чистым и переливчатым смехом. Быстрокрылые облака убегают прочь… Пушистые, с длинными и важными хвостами…
Пит стоял в блаженном столбняке, зрачки его расширились и заблестели, разум уплыл прочь – в неведомую область мечты. Мысли о Кэтлэнде окутывали, будто мягкий кокон, согревали до самого сердца, и он больше не чувствовал холодного дыхания стерегущей у порога зимы.
Что-то зашумело, дверь скрипнула, в комнату заглянул дрожащий котёнок. Он посмотрел глазами ангела и произнёс тихим, писклявым голоском:
- Она ждёт тебя, Пит.
Пит широко улыбнулся, подхватил котёнка на руки и крепко обнял. Вон оно, вот оно – долгожданное счастье! Он чувствовал, как боль уходит. Как свет нисходит на него с небес. Лишь только сердце бешено колотилось в груди.
- Она простила меня? – прошептал Пит. Котёнок безвольной куклой повис в его ладонях.
Снаружи прозвенел колокольчик. Пит засмеялся и выглянул в окно. Чьи-то глаза злобно улыбались во тьме. Послышался быстрый топот маленьких ног на крыше.
- Все жители долины собрались сегодня на праздник, - произнёс удивлённо Пит и закружился в танце. Счастье было так сильно, что ненароком причиняло боль. Ужасные ангелы скреблись, мяукали и просились в дом. Всё бытие сузилось до размеров кошачьего зрачка. Мозг Пита, переполненный кровью, взорвался миллионами снежных искр.
Дверь в Кэтлэнт была открыта.

Авторский комментарий:
Тема для обсуждения работы
Рассказы Креатива
Заметки: - -

Литкреатив © 2008-2024. Материалы сайта могут содержать контент не предназначенный для детей до 18 лет.

   Яндекс цитирования