По крепостной стене несётся молодая обнажённая женщина. Её упругая грудь колышется на бегу, две аппетитнейших выпуклости синхронно раскачиваются при каждом шаге. Пышные волосы, прихваченные у самой макушки шнурком, развеваются сзади как флаг. Когда женщина оборачивается, чтобы увидеть, как далеко отстал преследователь, на лице её появляется загадочная полуулыбка.

Позади очаровательной беглянки по древним камням мчится мужчина, тоже нагой. В глазах его блестит похоть, а движения полны обезьяньей грации. Руки темноволосого сатира то и дело тянутся к нежной женской спине, но не могут достать.

А над крепостью, прилепившейся к склону зелёного холма, звучит прекрасная музыка. Сладкозвучный хор из нежных юных голосов поёт на самом мелодичном в мире языке. О чём? Да кто его знает? О чём-то светлом и радостном, хотя временами проскальзывают и грустные интонации. Этот напев, сначала такой тихий, едва слышный, постепенно набирает силу и вскоре уже разносится повсюду, подобно стремительному зефиру. В те мгновения, когда голоса берут высокие ноты, у меня по спине пробегают мурашки, а сердце начинает биться сильнее.

Но кто же я, и где же я? Растворившись в дивной музыке, я совсем потерял связь с действительностью. Пытаясь разобраться, снова смотрю на крепостную стену. Нагая прелестница ещё бежит, но её преследователь куда-то пропал. В один миг я оказываюсь перед беглянкой и ловлю в свои объятия. Прижавшись к горячему юному телу, нахожу своими губами губы женщины. Мой страстный поцелуй не остаётся без ответа. Её губы пахнут свежими лесными ягодами и летними грозами. А потом она отстраняется и тихо шепчет:

- Я люблю тебя, Тимка!

Знакомый голос возвращает меня из мира снов.

 

*** 

 

С Юлькой мы были знакомы с первого курса. Она училась на параллельном потоке, в одной группе с моим приятелем. Но общались мы очень мало. А потом, год спустя, я как-то заметил её, когда стоял в очереди за билетами в кино. Мне оставалось совсем немного до заветного окошка, а Юлька только подошла. И я позвал её к себе.

На том сеансе мы сидели рядом, смеясь над похождениями Стефана Маржеля в фильме "Весёлая Пасха", а потом долго бродили по вечернему городу, рассказывая друг дружке весёлые истории из школьной и студенческой жизни. За этой встречей последовала другая, потом третья. И вот теперь мы вместе.

Вчера мы с Юлькой ходили в "Звёздный" на "Комедию о Лисистрате". Фильм оказался так себе, но мне запомнился очень эффектный пробег обнажённой Ольги Кабо по крепостной стене, а так же невероятной красоты хор, который звучал во время финальных кадров фильма. Потрясённый дивной мелодией, я встал с места и, обращаясь в зрительный зал, громко спросил:

- Что это за музыка?

И кто-то ответил:

- Хор еврейских мальчиков.

Я решил, что меня разыгрывают: уж очень подозрительно звучало название, почти как "Борьба нанайских мальчиков", и не поверил неизвестному эрудиту. А потом ночью мне приснились и бегущая женщина, и чудесный хор.

 

*** 

 

С нами вместе учился Игорь Соловей, ценитель и знаток классической музыки. Отучившись семь лет в музыкалке по классу баяна, Игорь смог сохранить теплые чувства к творениям великих композиторов прошлого, и при каждом удобном случае старался приобщить кого-нибудь из знакомых студентов к этому виду искусства.

Некоторое время спустя я заглянул к Соловью и застал его за прослушиванием только что купленных пластинок. Оказалось, что он где-то раздобыл оперу Верди "Набукко". Я составил Игорю компанию и скоро услышал знакомый хор, так понравившийся мне в фильме. Оказалось, что этот музыкальный номер – из третьего акта "Набукко". Игорь сказал, что в девятнадцатом веке итальянцы считали "Хор пленных евреев", он же "Va, pensiero", призывом к объединению своей страны, потом пели его на похоронах Верди и Тосканини. А ещё в Италии всерьёз обсуждался вопрос о том, чтобы сделать "Va, pensiero" национальным гимном.

Вдохновившись примером Игоря, я приобрёл с рук почти новый проигрыватель грампластинок и стал захаживать в "Мелодию" на Ленинском проспекте. Вскоре мне попались "Хоры из опер Верди", выпущенные фирмой "Eterna" из ГДР. Купив этот диск, я отправился в общагу, чтобы скорее прослушать записи. Разумеется, на пластинке был и "Va, pensiero". Как же я обрадовался этому!

А вот Юлька мою радость не разделила. Войдя в мою комнату и услышав пение прекрасного хора, девушка, почему-то, психанула, швырнула на пол сумку и вышла вон, громко хлопнув дверью. Я бросился за Юлькой и вскоре догнал её возле лестницы:

- Что случилось? Я тебя чем-то обидел?

- Я устала за день, а ты меня хоралом встретил!

- Но это же просто красивая музыка! Тебе разве не нравится?

- Нет, ни капельки. И вообще, тебе всё дороже, чем я!

Пришлось успокаивать девушку, шептать ей на ухо ласковые слова и говорить, что дороже её у меня нет никого не свете. Юлька уцепилась за последнюю фразу и решила проверить, так ли это на самом деле. Вернувшись в мою комнату, она сняла с проигрывателя новенький диск и начала царапать его когтями, подозрительно поглядывая на меня. Я молча терпел. Тогда девушка, не удовлетворившись уже проделанным, положила пластинку на паркетный пол, потёрла её о неровную деревянную поверхность с обеих сторон, а потом ещё прошлась по ней сапогами. Диск оказался обезображен царапинами и заляпан грязью.

- Ну всё? Теперь твоя душенька довольна?

Юлька подошла и молча положила мне голову на плечо. Не знаю, что на неё нашло, но, похоже, этот внезапный приступ негодования уже заканчивался. Я убрал пластинку преткновения с глаз долой, после чего мы с Юлькой пошли к нашим друзьям на традиционные вечерние посиделки.

А ночью, выходя из своей комнаты в коридор, я неудачно въехал локтем в дверное стекло, разбил его и сильно поцарапался. Кровило так, что пришлось вызывать скорую. Медики зашивали рану: мою левую руку украсили двенадцать швов. К счастью, заживало всё очень быстро. Возможно, помогло то, что Юлька ухаживала за мной, как за ребёнком.

В один из дней проведать меня пришёл Игорь. Обсудив все новости и поболтав о нелепых стечениях обстоятельств, Соловей решил покопаться в моих грампластинках.

- О! А давай я этот диск возьму послушать! – и он вытащил из стопки "Хоры из опер Верди".

- Его Юлька поцарапала, когда психовала. Вряд ли ты его сможешь послушать.

Игорь ловко вытащил пластинку из конверта и осмотрел поверхность с обеих сторон:

- Ты знаешь, я не вижу тут ни одной царапины.

- Да ну! – Не поверив Соловью, я взял диск в руки и глянул на свет. Чёрную блестящую поверхность с аккуратными бороздками звуковых дорожек не портило ничто. Винил был таким же новеньким, каким он вышел с фабрики звукозаписи. Странно, очень странно! Ведь я помню, каким он был после Юлькиной экзекуции…

- Гм… Значит, тебе повезло.

 

*** 

 

Прошёл месяц или больше, и мы снова повздорили с Юлькой. Уже не помню из-за чего, но ссора была жуткой. Потом мы долго ходили по городу, и девушка обиженно молчала, не произнося ни слова, никак не реагируя на мои призывы и мольбы. Многочасовые блуждания закончились в моей комнате бурным выяснением отношений. Под занавес скандала снова досталось злосчастной пластинке: Юлька чем-то острым провела по глянцевому конверту, и на нём появился порез в виде "знака Зорро". Сразу после этого мы помирились.

А на следующий день мне кто-то порезал пуховик. Я даже не понял, где и когда это сделали. Лишь вернувшись в общагу заметил, что серая ткань куртки вспорота на спине тремя ровными разрезами в виде большой буквы "Z". Обидно было лишиться верхней одежды в разгар зимы! Хорошо ещё, что в ближайшей мастерской довольно быстро смогли починить пуховик клеевой паутинкой.

Ещё одно выяснение отношений с Юлькой привело к бросанию различными предметами. Когда в меня полетела пластинка с "Хорами из опер Верди", я успел увернуться. А вот диск, вылетевший из конверта, врезался в стену и от него отвалился маленький кусочек. Сразу выбрасывать было жалко, поэтому я отложил пластинку на шкаф. Юлька, долбанув дверью так, что стёкла едва не вылетели, выбежала из комнаты. Догонять её я не стал. Накинул пуховик и отправился гулять по району, чтобы немного успокоиться. Днём было на редкость тепло, снег превратился в мерзкую грязную кашицу. А вечером подморозило, после чего асфальт покрылся тонкой корочкой предательски скользкого льда. В одном месте, неудачно ступив на гладкую поверхность, по которой поехала левая нога, я замахал руками, безуспешно пытаясь сохранить равновесие, и приземлился спиной на правую руку. Что-то громко хрустнуло, и острая резкая боль пронзила меня насквозь. Перед глазами поплыли гаснущие электрические огни, и я потерял сознание.

Очнулся уже в машине скорой помощи. В травмпункте сделали рентген, потом зафиксировали сломанную кость лонгетой и забинтовали руку. Из кабинета я вышел осторожной походкой, чувствуя себя инвалидом Куликовской битвы. А потом прибежала Юлька и долго ревела у меня на плече…

Вернувшись в свою комнату, я первым делом заглянул на шкаф. С трудом дотянувшись левой рукой, достал глянцевый конверт, на котором не заметил никаких порезов. Вытащив диск и обнаружив, что он цел и невредим, я тяжело сел на стул. Но ведь такого не может быть! Винил не способен к регенерации!

Прихватив с собой "Хоры", я направился к Игорю. К моему счастью, Соловей оказался в своей комнате.

- Игорь! Можно, я оставлю этот диск у тебя?

- Да. А что так?

- Да понимаешь, всякий раз, когда Юлька пытается угробить эту пластинку, что-то нехорошее происходит со мной. – И я поведал Соловью о странных событиях, которые происходили со мной после покупки диска фирмы "Eterna".

Игорь внимательно выслушал, глядя на меня, как на маленького ребёнка, потом взял глянцевый конверт.

- Ну, если ты хочешь…

- Ты же бережно хранишь свои диски?

- Да.

- У тебя же ещё ни одна пластинка не разбилась, не поцарапалась и так далее?

- Да, но…

- Значит, тебе ничего не грозит. Спасибо, Игорь! Ты – настоящий друг!

 

*** 

 

Лёгкий ветерок играет Юлькиными волосами. Мы с женой сидим на трибуне Арена-ди-Верона. Сегодня тут дают "Набукко". Днём шёл дождь, который к вечеру прекратился. Но небо до сих пор затянуто плотной облачной пеленой.

Билеты на этот спектакль подарил нам на серебряную свадьбу Игорь Соловей, узнав, что мы будем в сентябре в Италии. Масштабная постановка в гигантской каменной чаше античного амфитеатра смотрится впечатляюще. Декорации в южной части арены изображают Вавилонскую башню, вокруг которой стоят многочисленные артисты в живописных разноцветных костюмах. Сценография потрясающая, оркестр великолепен.

А когда в конце третьего акта фигуры, закутанные в серые балахоны, начинают петь "Va, pensiero", меня пробирает до самого нутра. По спине от восхищения пробегают мурашки. Я обнимаю Юльку за плечи. Жена прижимается ко мне. А серые фигурки тем временем зажигают лампочки, и тёмный участок арены становится похож на колонию светлячков. Юлька щёлкает пальцами, и тучи над нами стремительно разбегаются, а над Вероной загораются яркие звёзды.

- Я люблю тебя, Тимка!

- И я тебя, Юль!