Конец его терпению приближался с каждым броском карты.

— Ты и в правду не умеешь играть, — зевнула она.

Они валялись на кровати с голым жёстким матрасом, и его по-прежнему пробирала уличная стужа. Опьянение прошло, в отличие от желания согреть руки о бёдра девчонки, а вместо этого из него делают дурака. От тихой злобы росло возбуждение. Пора показать девчонке, с кем она связалась, и будет лучше, если она сама раздвинет ноги. Он собрал колоду.

— Хватит на сегодня игр.

— А я думала, ты пришёл поиграть. — Она прильнула к нему, потянувшись за картами. Вот оно! От предвкушения чаще забилось сердце.

Когда тёплое дыхание коснулось его губ, дверь со скрипом отворилась.

— Ах, Сабрина пришла!

Девчонка позабыла и о нём, и об игре. В комнату вошла кошка с пепельной шерстью и уставила зелёные глаза на гостя, розовый язык облизнул морду в поисках крошек. Зрительный диалог продолжался пару секунд, прежде чем кошку подхватили и сжали в объятиях.

— Поспишь здесь, — обратилась к нему девчонка, — завтрак пока откладывается.

Она выбежала, прежде чем гость спросил, о каком завтраке ночью идёт речь. Затем в комнату по очереди залетели подушка и в комок свёрнутая простыня, и лишь после этого дверь захлопнулась. После подобного убеждаешься, что все женщины сумасшедшие. Когда он выходил с ней из бара, покачивающейся и хохочущей, то ожидал, что к этому времени их потные тела будут стонать и извиваться под одеялом, но за порогом квартиры от её флирта сохранилась разве что улыбка, а ноги связались в узел, будто у неё месячные.

Он вздохнул. По крайней мере, не пришлось всю ночь слоняться на холоде.

Взбив подушку, он отбросил её, закашлявшись. В горле запершило от поднявшихся снопов пыли. Он распахнул окно и дождался, пока комната как следует проветрится. Чёрт, она что, затыкала подушкой вентиляционную шахту?

Он бросил подушку на пол щёлкнул выключателем на стене у двери. Гореть осталась только Луна. Кровать под его весом скрипнула, и он, поерзав от неудобства, накрылся простынёй. Там что, матрас набит камнями? Или костями тех, кому оказали такое же гостеприимство.

Без света стало не по себе. Сон запаздывал, и гость прокручивал в голове прошедшую встречу. Всё пошло под откос в этом месте. Он не был привередлив, но квартира вызывала гадливость. Застоявшийся воздух приправлен дешёвым освежителем из баллончика; во всей квартире работало несколько блеклых лампочек, свисающих с потолка на голых проводах, а когда он собирался помыть руки в ванной, краны жалобно застонали, не проронив ни капли. Странно, но даже это не так отторгало, как отсутствие в доме растений. Самый бедный выхолощенный цветочек вселил бы в него больше уверенности, что здесь кто-то живёт, чем пыльные перекати-поля грязи на кухне.

Он фыркнул. Бывают места и похуже. Тут по полу не скребутся тараканы с мышами, обоняние не отравляет запах плесени из стен и гниющая мебель не скрипит, мешая спать. Впрочем, в доме практически ничего нет, кроме девчонки и кошки. Из вещей в его комнате только кровать и стол, на котором под толстым стеклом разложены фотографии. На всех чёрно-белых снимках позирует ребёнок. В общих чертах в нём можно признать его новую знакомую. Снимки выглядели слишком старыми, а девчонка родилась явно позже времён, когда ещё выпускали плёнку такого плохого качества. Можно подумать, что её снимали на один из тех древних фотоящиков, перед которым замирали на несколько минут, а под чёрным саваном прятался фотограф.

Сквозь неплотные оконные ставни влетел грохот несущегося по рельсам состава. Уголки губ гостя мечтательно приподнялись. Будь на улице чуть теплее, он бы пошёл на вокзал и влез в электричку, и так бы катался до утра, больше не вспоминая об этой ночи.

Мечтая, он закрыл глаза и тут же открыл, вглядываясь в темноту. Не было особых причин, и всё-таки что-то его потревожило. В сплошной пелене начали различаться очертания дверного проёма. Он воспроизвёл в памяти обшарпанную дверь со следами от кошачьих когтей.

Хватит, сказал он себе. Раз с этой шалавой ничего не вышло, следует хотя бы насладиться сном.

Смутное беспокойство раз за разом вырывало его из сна и обращало взгляд к двери. Неестественное напряжение влекло это сделать, будто животное, ощутившего вблизи хищника, хотя в квартире всё давно затихло. После спектакля с подушкой девчонка ещё ходила по комнатам и что-то ворошила. Ни разу за это время он не услышал щелчка выключателя. Она бродила в полной темноте, пока не хлопнула дверью другой комнаты, куда он так и не заглянул. С тех пор тишина.

Если кому и удавалось переспать с этой чокнутой, то наверняка такому же психу.

К его бедру прикоснулись. Гость запутался в простыне и едва не вскрикнул от испуга, пока не понял, что в кармане вибрирует телефон. Он вскочил с кровати и включил свет, исходящий из одинокой оголённой лампочки, накалившейся тусклым светом. Страх отступил, но сердце не унималось ещё с минуту, и за это время телефон перестал вибрировать. Пришло сообщение от мамы: "Перезвони. Ты где?"

Он совсем про неё забыл. Скверно получилось. Он набрал номер, но линия оказалась занята. Бросив попытки дозвониться, он стал набирать сообщение: "Всё хорошо, я в гостях, буду дома ут"

Села батарейка.

Он выругался и просунул телефон обратно в карман, затем передумал и выложил на стол вместе с документами, кошельком и наручными часами. Пора уже расслабиться и выспаться.

Он приблизился к выключателю, и, задержавшись на секунду, нажал. Бледная Луна заглядывала в комнату, а просачивающийся зимний ветер пробрал кожу до мурашек. Не было даже штор, чтобы преградить ему путь. Гость завернулся в простыню, пока не почувствовал, что от последней — вот тварь! — разит мочой. Как он не уловил запах раньше? Отвратительно. Наверняка ткань использовали как подстилку для кошки, а может заодно и вместо половой тряпки.

Отшвырнув простынь, он подложил руку под голову и подтянул колени к груди. Чёрт с ней, в одежде вполне тепло.

В коридоре что-то заскреблось. Он не шевелился, и только бросил тревожный взгляд на дверь. Всё затихло.

Он не так много выпил, и если ему примерещились эти звуки, то сегодня он в последний раз ночует в незнакомой квартире у сумасшедшей девки. Лучше спасаться рукой, чем в погоне за дамочками сталкиваться с подобным дерьмом.

Спустя минуту скрежет повторился. Гость приподнялся на локтях. Проклятье, да что же...

Кошка, ну конечно. Когда он догадался, то уже через несколько минут ненавидел её больше, чем хозяйку. Животное упорно просилось внутрь, и вскоре гость сдался.

Он встал и вздрогнул. Пол стал настолько холодный, будто под половицами лёд. Словно этажом ниже запустили морозильную камеру.

Скрежет стал настырнее. Он протопал до двери походкой, какой ходят по горячему песку. Забавное сходство при столь отличных обстоятельствах. Он взялся за ручку и застыл. В голове промелькнула безумная мысль: а если за дверью не кошка? Он обомлел, ясно это представив. Видел всё так живо, что вспотели ладони. Вспомнился один из детских кошмаров, когда он верил, что из темноты за ним наблюдает нечто, что всегда улыбалось. Оно хотело обмануть его это улыбкой, приманить, заставить покинуть неприступную крепость из одеяла и подушек. Оно было тёмное и страшное, и улыбалось...

Внутренний голос отчитал его.

Боже, куда подевались твои яйца? Там просто грёбаная кошка. Впусти её наконец!

В кровь хлынул адреналин. Он представил, как рвёт на себя дверь, и оттуда бросается чудовище с убийственным широким оскалом. Оно улыбнётся ему, прежде чем...

Открой эту сраную дверь!

Лоб покрылся холодной испариной. Он сжал губы в тонкую линию, тяжело дыша, из ноздрей вышел пар. Неужели здесь настолько холодно? Он про себя проклял эту ночь, и дверь резко распахнулась.

Кошка сидела на задних лапах, глядя на него. Зелёные глаза точно подсвечивались изнутри. Она зашла в комнату, он прикрыл дверь. Всё в порядке, теперь никто не побеспокоит.

Он лёг, не обращая внимания на незваную гостью. Кошка начала терзать матрас, явно поставив себе целью свести человека с ума. Устав от этого занятия, она принялась за его джинсы, а когда потеряла интерес и к этому, свернулась спать на его животе. Он опасался, что настойчивое животное снова выпустит когти, но напрасно. В её компании ему стало на удивление спокойно. Настолько, что сначала он позабыл и о холоде, и о страхе, а потом наконец уснул.

Во сне его укусили.

Глаза распахнулись и он оглядел пустую комнату. Кошка к тому времени сползла с живота и устроилась у него под боком, она спала. Тихо сопящее тельце едва шевелилось. Он присмотрелся к своему запястью и увидел кровь. Кошка вдруг поднялась и шершавым языком начала слизывать чёрные в лунном свете капли. Она лакала кровь, будто молоко. Он загипнотизировано наблюдал, и к концу её трапезы на запястье чётко проглядывался прикус человеческих зубов.

Он вскочил, посадив занозу об древний паркет. Дыхание стало отрывистым из-за кашля. Спёртый воздух скрёб по горлу, как наждачная бумага, и сквозь выветрившийся освежитель пробивалось гнилостное зловоние.

Он встал в квадрат белого света. Кошка запрыгнула на подоконник и следила за ним. Кто его укусил? Проклятье... Страх парализовал, не хватало решимости даже сделать несколько шагов до выключателя. А кошка всё таращилась и не сводила с него взгляд. Да что происходит?

Вскоре пришло осознание, что смотрит она не на него, а ЗА. Тут он ощутил спиной чужое присутствие. Существо не дышало и не двигалось. Оно знало, что он не осмелится обернуться, поэтому само сделало первый шаг. Боковым зрением он уловил выглядывающую из темноты улыбку.

— Время завтракать, — сказала девчонка, которую он подцепил в баре. — Но сначала поиграем?

В лунный свет вошёл не человек, и не чудовище, а... нечто другое. Оно не имело формы, лишь удерживающийся в воздухе сгусток тьмы. Но тьма не могла быть такой бездонной, такой материальной и живой. Его крик утонул в материи, на которой он видел, как в отражение в луже, сцены из кошмарных снов. Перед ним разворачивались десятки, сотни фильмов ужасов, только настоящих, с множеством детей в главных ролях.

Из тёмной материи торчали металлические и костяные отростки, клешни, когти; она обрастала шерстью, чешуёй, хитином, слизью; с глубины чёрной бездны выныривали клыки, чудовищные морды, тысячи пар хищных глаз, и каждая являлась кому-то во сне. Существо являлось совершенной машиной страха, неподдельным аттракционом ужаса, вмешивающимся в детские грёзы и населяя их всё новыми изобретёнными порождениями кошмаров. А когда сон заканчивался, оно оставалось. Следила наяву из тёмного угла комнаты и улыбалось.

Теперь он видел только улыбку. Она то вытягивалась в череду тонких и длинных, как соломинки, острых зубов, то могла сморщиться в обветренные губы старухи, то становилась едва заметной. Пряталась, чтобы ребёнок выбрался из-под одеяла поискать её.

И всё-таки оно улыбалось всегда, словно Чеширский кот.

Сгусток тьмы поглотил его. Он пропал в нём и перестал существовать, а оказавшись внутри понял, что был здесь уже много раз. Каждый попадает сюда, когда спит. А он, везунчик, попал наяву. Хотя явь была для него теперь туманным понятием.

Он видел сны, гигантское море снов. Девчонка тоже была здесь. В её улыбке он узнал ту, что пугала его в детстве. Но творцом мира была не она. Тут хозяйничало что-то... другое. Нечеловеческое. А она была раньше, как и он, но очень давно. Кошмары тоже стареют и отмирают, и им нужно пополнение. Когда-нибудь и он найдёт себе преемника.

Девчонка шепнула:

— Давай, поиграй с ними.

Он пошёл играть. Ребёнок не спал, и он сразу вошёл в его комнату, следил из темноты, улыбнулся. Ребёнок спрятался под одеяло. Почему? Ведь он пришёл всего лишь поиграть, разве может улыбка означать что-то злое?

Странное дитя. Он ушёл дальше, к следующему, на этот раз в сон, и дальше, и дальше. Многие пугались и просыпались, и он шёл к новым. Ночь была долгой, и он провёл её в гостях. А когда наступил день, кто-то из детей проснулся, а кто-то нет. Он тоже не проснулся. Теперь он жил в новом мире, которой умрёт только с окончанием ночи. Но ведь ночь никогда не заканчивается. Просто плывёт дальше по земному шару, прогоняя день. Ночь никогда не заканчивается.

И он сможет гостить у кого-то вечно.