Мы за прогресс втройне платили,  

Нам не внушала страх цена,  

И мы, наверное, забыли,  

Что есть другая сторона.  

 

В институте царила атмосфера праздника. Повсюду мелькали возбуждённые лица учёных и лаборантов, снующих из кабинета в кабинет. То и дело раздавались взрывы хохота, и ни на секунду не утихали свистящие шепотки, как будто бы настал последний день перед новогодними праздниками. Не хватало только снега за окном и блестящей мишуры, развешиваемой по коридорам нашим завхозом.  

Я остановился перед дверьми лаборатории, выдохнул и с бравой улыбкой на лице вошёл внутрь. Со всех сторон на меня обрушился шквал аплодисментов. Кто-то братски похлопывал по плечам, заглядывал в глаза и ободряюще тряс кулаками. Гвалт стоял невообразимый. Из отдельных фраз можно было понять, что мы им покажем, что вот этими вот руками мы сейчас двигаем прогресс, и смышлёный прогресс непременно пойдёт семимильными шагами.  

Народная волна донесла меня до противоположного конца лаборатории, где под сенью свисающих со стен плакатов уже стояли Андрей, Катя и руководитель нашей группы Валентин Павлович. Андрей при виде меня нервно улыбнулся, Катя помахала рукой.  

– Внимание! Все по своим местам! – подал команду Валентин Павлович, и, когда толпа разошлась, повернулся ко мне.  

Лицо у него было хмурое и сосредоточенное.  

– Вот что, Саша. Давай лучше сегодня отправим Антона и Ваську. Подожди! – махнул он рукой, пресекая мои справедливые возражения. – Не нравятся мне позавчерашние диаграммы. Ненормальные пики на них вырисовываются.  

– Валентин Павлович! – праведно возмутился я. – Всё же готово к запуску. Опыты с тремя обезьянами прошли успешно. Примата вместе с человеком мы телепортировали ещё на той неделе. Пики в пределах нормы. И главное, все живы здоровы!  

– Но вы-то не обезьяны! Если что с Васькой случится, мне его обезьяньи родственники простят, а вот если с вами…  

– Генераторы в норме, – деловито произнесли слева от нас. – Приборы готовы к передаче сигнала. Ребята, пора начинать!  

– Мы пойдём, – виновато оглянулся я на Валентина Павловича. – Сами знаете, полгода работы. К тому же у Андрея жена с ребёнком в Питере живут. Он им сюрприз хотел сегодня сделать…  

Руководитель лишь дернул щекой, и вернулся на свое место, чтобы координировать перемещения группы.  

– Петербург на связи. Готовятся встречать, – доложил Лёня, ответственный за контакт с пунктом назначения.  

Я, Катя и Андрей разом шагнули каждый в свою кабинку и прислонились к холодным металлическим стенкам. Мягко зашуршали стеклянные крышки, герметизирующие капсулы. Прямо как в каком-нибудь научно фантастическом фильме из стенок кабины засочился белёсый газ. Это было снотворное, чтобы у телепортируемого человека не осталось воспоминаний о процессе перемещения. Возможно, болезненном и шокирующем, а может и нет. Никто не знает наверняка, ведь самому узнавать не хочется…  

 

Первой мыслью пришедшей в мой мозг было – я жив. Простая констатация факта, без восторга и радости, дремотная, как и я сам. Лукавил я, когда говорил перед экспериментом Валентину Павловичу, что беспокоюсь за полгода работы института. Не за институт я волновался, а за себя. За те бессонные ночи, что провел, пытаясь представить, как буду распадаться на кварки и переноситься из одной точки планеты в другую. За те дни, когда мне приходилось поглощать еду без всякого аппетита. Но всё прошло. Даже не верится.  

Я разлепил веки. Через стеклянную стенку кабины проникали солнечные лучи. Прямо надо мной виднелось голубое до умопомрачения небо. С кряхтением я пошевелил пальцами на руках и ногах. Вроде все на месте, работает как положено.  

Через минуту крышка капсулы мягко уползла в сторону, давая мне возможность выбраться наружу и оказаться в лесу. Обыкновенном летнем лесу, какой бывает в средней полосе России. Деревья шелестели зелёными кронами, в траве стрекотали кузнечики, над цветами носились бабочки – в общем, идиллия. Просто замечательно, если не вспоминать, что на дворе стоит середина октября, да и сам этот двор обязан был принадлежать Петербургскому Институту Путей и Сообщений, над аббревиатурой которого мы не раз посмеивались, а значит – находиться в черте северной столицы.  

Я в недоумении огляделся по сторонам, привыкая к яркому свету, прежде чем заметил ещё две капсулы. Первая лежала возле старого дуба, растущего неподалёку. Вторую забросило в неглубокий ручей. До той, что лежала у дуба, идти было ближе, и я направился к ней. Внутри кабинки уже ворочалась Катя. Судя по беззвучному шевелению её губ и раздражённому виду, она никак не могла нащупать кнопку, открывающую заслонку. От поисков её отвлекло мое лицо, заслонившее картину ясного неба.  

– Под лок-тём, – по слогам произнёс я и показал пальцем на то место, где должна располагаться кнопка.  

Услышать меня, ясное дело, Катя не могла, зато сразу поняла жест. Хлопнув себя по лбу, она вдавила локтём кнопку, и стеклянная крышка капсулы уехала в сторону, по пути сбросив меня на землю.  

– Вот ведь растяпа! – донеслось из кабины. – Совсем забыла про чёртову кнопку! Сашка, ты где?  

– Здесь, в траве лежу, – откликнулся я, поднимаясь из камышей. – И не стоит благодарности.  

Выбравшись из кабины, Катя принялась покряхтывать и растирать затёкшие мышцы, как поступил минуту назад я сам.  

– Где это мы? – прекратив разминаться, наконец, поинтересовалась Катя. – И где Андрей?  

В этот самый момент в нескольких метрах от нас открылась крышка второй капсулы, и из кабины показался наш заспавшийся коллега. Перевалившись через борт, он оказался по колено в воде.  

– Андрей принимает водные процедуры, – по факту доложил я. – С первым же вопросом сложнее.  

– Ребята, что это за лес? – донёсся до нас голос из морских пучин. – Если мне не изменяет память, мы должны были переместиться в институт, а не на пикник в пригороде.  

Будто бы я этого не знаю!  

Андрей выбрался из воды и принялся обозревать окрестности.  

– Слишком теплая погода, – отметила Катя. – Получается, что вместо Питера нас забросило на юг страны.  

– Получается, да не похоже, – возразил я. – Могу сказать с уверенностью, что на юге природа иная: другие деревья и кустарники...Отчего напрашивается вывод – мы по-прежнему остались в средней полосе.  

– Не говори ерунды, – возразил Андрей. – Для бабьего лета уже поздно, а тут жара градусов двадцать пять!  

Он был кругом прав. Но одна мысль с самого начала не давала мне покоя. Я снова посмотрел на яркое солнце и, наконец, решился произнести:  

– Мы остались в средней полосе, а жара – это обычная погода… для июля или начала августа.  

– То есть как июля? – замер Андрей, прекратив орошать нас с Катей речной водой. – Какого ещё июля?!  

– Хороший вопрос! – не в силах сидеть, я вскочил и начал мерить поляну шагами. – Если нам повезло, то следующего. Ясно только, что не того, когда мы начинали телепортацию.  

– Подожди, – прижала ладони к вискам Катя. – Ты хочешь сказать, нас переместило не в пространстве, а во времени? На целый год?  

– Надеюсь, – кивнул я. – Надеюсь, что на год, а не на несколько! И меня очень беспокоит вопрос, где мы сейчас находимся.  

– Но это же… это просто невозможно! – яростно перебил меня Андрей. – Мы ведь практической телепортацией занимаемся, а не машину времени изобретаем! Твоя теория, уж извини, – это научная фантастика!  

– Не такая уж и фантастика, – возразил я. – Теоретически возможно. Сам знаешь, при перемещении в пространстве наши тела перестают существовать, рассыпаются на фотоны, а потом собираются вновь в той точке, куда был отправлен сигнал. Сигнал нельзя повредить или уничтожить, но задержать – вполне.  

Андрей задумался. Катя прислонилась к своей кабине и опустила голову.  

– Похоже на пригород Питера, – наконец, мрачно высказался Андрей.  

– Похоже, – кивнул я.  

Деревья вокруг росли редко, и, что было странно, на земле не валялось ни ломаных веток, ни сушняка.  

– Ребята, мы в каком-то большом заповеднике.  

– Да ну, – молчавшая во время нашего с Андреем спора Катя отнеслась к моему новому предположению скептически. – Где же тогда люди? На дворе прекрасная летняя погода, и ни одного туриста?  

– Может, туристов сюда не пускают или сегодня выходной? – не сдавался я. – Какая разница? Чем сидеть на пятой точке, давайте лучше поищем вокруг тропинки.  

Весьма неохотно, но идею приняли. Мы разошлись в разные стороны и начали искать признаки цивилизации. Вскоре раздался крик Кати – она отыскала тропинку, идущую вдоль речки в обе стороны. Недолго думая мы решили пойти направо. За двадцать минут ходьбы лес решительно изменился: ветви деревьев, растущих по краям тропки, кто-то подрезал, чтобы не затеняли дорожку, разросшуюся траву недавно косили. Перед нами был не лес, а парк.  

На противоположном конце тропинки показался силуэт идущего нам навстречу человека.  

– О, аборигены, – невесело пошутила Катя. – Сейчас узнаем, куда нас занесло.  

– А главное, когда, – добавил Андрей.  

Человек шагал целенаправленно. Одет он был немного странно. Коричневые штаны и рубашка с коротким рукавом плохо сочетались с каким-то суперсовременным телефоном, торчащим из-за обгоревшего на солнце уха. На бородатом лице отражалось неудовольствие в комплекте с укоризной.  

– Ай-ай-ай, граждане. Разве вы не видели табличек на входе. Я же русским по белому написал, что парк в эти выходные закрыт для туристов. Уборка. Вот приберём, почистим – и милости просим!  

– Постойте, – поднял ладонь Андрей. – О каком парке идёт речь?  

– Вот человеки! – всплеснул руками новый знакомый. – Санкт-Петербургский. У нас тут других нет.  

– А вы сами кто будете? – перенимая манеру собеседника разговаривать, поинтересовалась Катя.  

– Лесник я, Прохор Инокеньтич. Смотритель здешний уже десять с половиной лет. На стенде у ворот, между прочим, всё написано.  

Прохор Иннокентьевич, похоже, всерьёз решил, что молодые люди и барышня всего лишь не потрудились взглянуть на объявления у входа.  

– Так значит, вы тут работаете с две тысячи…  

– Сто тридцатого года, – охотно помог лесник. – Я тогда только из Училища защиты природной среды выпустился. Молодо-о-ой был, честолюбивый!..  

Воспоминания о прошедших временах доставляли леснику немалое удовольствие, зато нас совсем не обрадовали. Мы ошарашено переглянулись между собой. В глазах Кати и Андрея плескалось отчаяние. В моих, наверное, тоже.  

– Две тысячи сто сороковой год, – прошептал Андрей. – Сто тридцать лет…  

Прохор Иннокентьевич перестал жмуриться и наградил его любопытным взглядом.  

– Сорок первый на дворе, милчеловек, – поправил он. – А причём здесь сто тридцать лет, разрешите полюбопытствовать?  

Никто ему не ответил. Андрей тяжело привалился к дереву. Я же как замер, так и остался стоять, опустив руки, и не зная, что нам всем теперь делать.  

– А может это сон?! – всхлипнула Катя. – Может мы всё ещё телепортируемся?  

– Эй, что с вами?  

– Ага, коллективная галлюцинация, – скривился Андрей. – Испарения ядовитых грибов.  

– Нет у нас никаких ядовитых грибов! – праведно возмутился лесник.  

– Что делать-то? – обратилась ко мне Катя. – Саш, не молчи!  

– Ну-ну, дамочка, без истерик! – растерялся Прохор Иннокентьевич.  

Он, похоже, окончательно запутался в происходящем.  

– И вообще, перестаньте дурачиться и назовите свои имена!  

Объяснять леснику причину происходящего ни у кого желания не было. Мы по очереди назвались. После первого же услышанного имени Прохор Иннокентьевич начал багроветь.  

– Александр Петров, значит! Андрей Мельников! Вы у меня дошутитесь!  

Схватившись за ухо и уставившись на ни в чём не повинную берёзу, лесник принялся яростно жаловаться. Растущему напротив лесника дереву довелось узнать, что в заповедник проникли какие-то хулиганы, которые не хотят предъявлять документов, называются именами знаменитых учёных, погибших во имя науки, и вообще мешают процессу плановой уборки. "Ждите," – кратко ответила берёза, и обещала в скором времени прислать нужного человека.  

Фраза про нужного человека мне совсем не понравилась, но что по этому поводу предпринимать, я совершенно не представлял. Прохор Иннокентьевич, не спуская глаз, проводил нас к воротам парка, где следовало ожидать компетентное начальство.  

Через десять минут со стороны дороги послышалось жужжание, будто бы неподалёку включили пылесос. Жужжание приближалось, оказавшись вовсе не футуристичным флаером, как я ожидал в душе, а блестящим "джипом" цвета хамелеон. Джип затормозил, и из его нутра выбрались двое. Первый был подтянутым молодцом в летней рубашке и брюках, второй – седым как лунь профессором в поношенном тёмном костюме. Лицо профессора показалось мне странно знакомым…  

– Валентин Павлович! – выдохнула Катя.  

Старик замер, словно не веря своим глазам. Мы бросились к нему навстречу.  

– Откуда? Как?! – поразился Андрей.  

Крепко обняв нас всех Валентин Павлович, утёр навернувшиеся слёзы.  

– Двадцать лет прошло, ребятки. Наконец-то, я вас отыскал!  

– Как вы вообще смогли сюда попасть? – воскликнул я.  

– Да, так же как и вы, ребята. Телепортировался.  

– Значит, вы нашли способ перемещаться в будущее?  

– В конце концов нашёл, – кивнул наш руководитель. – Но это случилась уже потом, гораздо позже. А в далёком две тысячи десятом году, после того как вы не появились в назначенной точке, все здорово переполошились. Мы подумали, что вас забросило в другую точку страны, стали вас искать сначала по всей России, потом в СНГ, но, сами понимаете, безрезультатно. Газеты пестрели заголовками: "Трое испытателей сгинули бесследно!", "Жертвы безжалостных экспериментов", "Доктор Моро нашего века". Последнюю статью написали обо мне…  

Валентин Павлович тяжело вздохнул, затем продолжил рассказ:  

– Скандал вышел громадный. Проект едва не прикрыли, однако в министерстве обороны сделали свои выводы из трагического события. Буквально через месяц наш институт превратился в закрытое учреждение. Нам дали финансирование, а все работы над телепортацией засекретили. Вы бы не узнали тогдашнего НИИ. Вокруг забор, колючая проволока, новый персонал в униформе. Из старых сотрудников остались считанные единицы, в том числе и я... Разгадку вашего исчезновения мы искали в течение двух лет – точнее искал я в свободное от основной работы время – а ларчик просто открывался. Саша, ты помнишь, я говорил тебе о пиках?..  

– Помню, как будто это было вчера, – хмыкнул я.  

Окружающие возмущенно зашикали. Даже лесник, которого, похоже, не на шутку заинтересовала наша история.  

– Пики показывали возмущения в магнитном поле Земли, – продолжал Валентин Павлович. – Оказалось, что сильные возмущения способны сбивать сигнал телепортатора.  

– Но ведь мы проводили испытания! Те же приматы телепортировались нормально, не смотря ни на какие магнитные бури! – встрял Андрей.  

– Потому что это были обычные магнитные бури! Сильные, но не критичные, – раздосадовано ответил профессор. – За сутки же до вашей телепортации, на Солнце произошёл выброс невиданной силы, о котором мы попусту не знали. Нас слишком заняли предстоящие испытания, чтобы обращать внимание на метеорологические сводки!..  

Валентин Павлович замолчал. Молчали и мы. Только Прохор Иннокентьевич шумно сопел и переступал с ноги на ногу, должно быть от неловкости. Внезапно размышлявшая о чём-то Катя спросила:  

– Получается, вы тоже здесь недавно? Неделю или месяц?..  

– Не совсем, – смущённо покачал головой наш руководитель. – Я слишком торопился исправить ошибку и в результате допустил новую. Неверно вычислив год, в который вы попали, я телепортировался сюда на восемнадцать лет раньше нужного, старый дурак…  

– Вы не виноваты, – машинально утешила его Катя.  

– Виноват! – вскинулся Валентин Павлович. – Если бы я тогда проявил твердость, отговорил вас! Если бы настоял на отмене эксперимента и изучил проклятые пики!  

– Вы тут не при чём, – решительно ответил я. – Никто не мог предполагать такого исхода. В конце концов, мы все живы…  

Андрей, переводивший рассеянный взгляд с Кати на Валентина Павловича, перебил меня:  

– Но если мы переместились сюда, в будущее, значит, можем и назад, в настоящее? Ведь можем? Что вы молчите?!  

Валентин Петрович не ответил, за него это сделал я:  

– Пойми, в прошлое переместиться нельзя.  

– Но мы ведь не в прошлое, а в настоящее! – Андрей не хотел сдаваться. – Настроим здешний телепорт – есть же такие в будущем? – и махнём домой!  

– У меня в доме стоит один, – подтвердил лесник. – Старенький, правда. "Вспышка-3".Я на нём к дочке езжу и за продуктами…  

– Александр прав, назад вернуться не получится, – не обращая внимания на лесника, махнул рукой Валентин Павлович. – Потому что настоящее вот оно, перед нами. Настоящее существует сейчас, будущее – через миг, а прошлого уже нет. Время – это фикция, выдуманная человеком. Это четвёртая координата, которую ввели, чтобы не потеряться в постоянно меняющемся мире. Его никогда не удастся подчинить.  

– Да никто просто не пробовал! – вспылил Андрей. – Испугались, трусы! Но я бы вызвался добровольцем, мне терять нечего.  

– Среди военных находились те, кто думал как ты, Андрей, – произнёс давно уже не наш руководитель. – Но они не добились даже малейшего результата, и грёзы о машине времени так и остались мечтами. Со временем попытки перемещения прекратились, осталась только транспортировка на расстояние. Недавно один молодой ученый, – Валентин Петрович искоса взглянул на Андрея, – праправнук знаменитого испытателя, доказал теорию. Он назвал её Теорией Троих, в честь Андрея Мельникова и его товарищей, Екатерины Толстовой и Александра Петрова. В ней говорится о том, что любое путешествия во времени возможно только в одном направлении – вперёд в будущее.  

 

Говорят, многие научные открытия делаются ценой чьей-нибудь жизни. В таком случает Прогресс, во имя которого учёные делают эти открытия, представляется мне кровожадным божеством. Оно постоянно требует жертв, а взамен дарит человечеству опасные игрушки без инструкции по применению. Мы, как и многие до нас, пожертвовали своими жизнями, но в отличие от предшественников получили их обратно десятилетия спустя. И теперь перед нами как перед героями рассказов Беляева стоит вопрос, как распорядится этими жизнями? А как распорядилось человечество свалившимся ему на голову открытием? Пожалуй, это первое, о чём стоит разузнать в новом мире…