Он цеплялся за край обрыва изящными окровавленными пальцами, но я не в силах была пошевелить ни рукой, ни ногой. Я словно в статую превратилась, натурально! Вот его пальцы соскользнули, и он полетел вниз, а я даже подойти к краю и проследить за его падением не смогла. Лишь пару минут спустя оцепенение спало, и я все-таки сделала пару робких шагов в направлении пропасти.

И увидела, что он лежит внизу в неестественной позе.

Очевидно, мертвый.

Попятившись, я закрыла лицо руками и зарыдала.

 

 

* * *

 

Я росла нелюбимой дочерью. Отец вечно твердил, что хочет пацана, а матери на все было плевать: втайне от папы она глотала колеса, пока он был на работе, и весь день ловила трип. Поэтому я и не спешила домой после школы: не хотелось вторгаться в ее царство радуг и единорогов в моих грязных резиновых сапогах.

Так что, когда уроки заканчивались, мы слонялись, где придется. Мы – это я и моя подруга Лерка, единственная, кому со мной было интересно. Другие сидели по норам, за компьютерами и книгами. У меня же компьютера не было: отец, проклятый святоша, считал ПК орудием Сатаны и не покупал, а читать я никогда не любила. Что до семьи Лерки, она была просто слишком бедна. Черт, да они даже телевизор ходили смотреть к соседям!..

…А сосед, в свою очередь, не стеснялся забегать на огонек к матери Лерки – ровно до тех пор, пока папа Лерки в порыве ревности случайно не проломил головы обоим любовничкам. После разбушевавшийся папа вырубил двух ментов и отправился за решетку, а Лерка – в детский дом. Больше я ее не видела.

В пятнадцать меня нежданно-негаданно отправили в секту некоего Святого Терентия. Сам Терентий был грязный и неприятный мужик, который смотрел на юных адепток своего культа столь плотоядно, что у меня внутри все сжималось, когда он рядом бродил. Какое-то время спустя Лариска, одна из девочек, которую, по слухам, Святой Терентий иногда потрахивал, вскрыла вены, и похотливый старец отправился следом за Лериным папой. Секту пришлось распустить, а ведь мы даже дом не достроили, хотя возились почти год. Обидно, понимаешь.

Отец с неохотой забрал меня обратно, и я впервые за девять месяцев снова увидела мать. Ее наркоманские привычки наконец принесли свои плоды: она стала дерганная и агрессивная, глаза ее вечно бегали из стороны в сторону, а лицо покрывала фиолетовая паутина вен. Я уже тогда поняла, что мать не жилец, и она действительно сковырнулась раньше, чем мне стукнуло семнадцать. Отец тут же разочаровался в Боге, запил и стал меня бить. Было больно, но я мужественно терпела до совершеннолетия, попутно активно трахаясь с Витькой Прокаженным, басистом из панк-дез-металл-рок-группы "Бесы Сатаны", в надежде, что он спасет меня из царства перегара, в которое мамину обитель превратил сбрендивший отец. Но Витька оказался обычным сосунком, который был храбр только на репетициях, а в реальной жизни ходил вдоль стенок и во всем слушался маму.

- Но ведь рок – это протест! – сквозь слезы кричала я, когда в последнюю нашу встречу он брел к матери, застывшей в дверях подъезда.

- Витя будет протестовать тогда, когда я разрешу, - металлическим тоном произнесла эта дородная женщина; уперев руки в боки, она попросту сжигала меня взглядом. - А теперь пошла отсюда, шалава!

И я пошла. Обратно, к отцу, который пропивал последние иконы и уже посматривал на мой крестик.

Когда я шла вдоль дороги, со мной поравнялась басовитая вишневая "приора".

- Вашей маме зять не нужен? – приглушив музыку, проорал с водительского бородатый кавказец.

- Моей маме нужен вечный покой, - фыркнула я.

- Не понял? – опешил кавказец.

- Померла моя мама.

Подумав, кавказец выключил музыку и произнес:

- Садись, подвезу.

И я, недолго думая, села. На переднее, потому что сзади лежал связанный барашек.

- Ты типа извини, если че, - заискивающе сказал кавказец. – Я же про твою мать не знал!

- Да ничего страшного. Она колеса жрала, а нарики, знаешь ли, долго не живут.

- Это да! – облегченно согласился кавказец. – Тогда туда ей и дорога, да?

Он заметно повеселел, спросил мой адрес. Я назвала.

- А куда вы барашка везете? – поинтересовалась я, когда он прочесал брюхом по «лежачему полицейскому».

- На шашлык, - без обиняков ответил кавказец.

- Не повезло… - со вздохом сказала я.

- Да ну, почему? Пусть хоть говядинки поест…

Всю оставшуюся дорогу мы молчали. Барашек на заднем сидении уже не казался таким милым.

"Проклятый каннибал!.." - думала я, глядя наружу на унылые однотипные двухэтажки.

Кавказец высадил меня прямо у подъезда.

- Может, созвонимся? – предложил он, когда я уже подходила к домофонной двери.

- Да как же мы созвонимся-то, если я тебе даже телефон не дала? – удивилась я.

- Ну да, точно, - расстроился кавказец и уехал.

Я набрала номер квартиры, нажала кнопку вызова.

- Кто? – рявкнул пьяный отец.

- Полина. Открой, пап.

- Прочти отче наш в домофон, тогда открою! – залупился он.

- Да пошел ты в жопу, - сказала я.

Куда идти, я не знала. Обойдя дом, увидела, что давешний кавказец въехал в бочину какого-то жигуленка и теперь с равнодушным лицом бьет хозяина. При виде меня кавказец отбросил хозяина жигуленка в сторону и, отряхнув руки, с радушной улыбкой спросил:

- Передумала домой?

- Ага.

- Поехали со мной на шашлык тогда?

- Поехали. Только у тебя ж машина разбита.

- Да это ерунда, - отмахнулся кавказец. – Магамед завтра за час отрихтует, покрасит… Эй, уважаемый, я поеду?

Мужчина на земле как раз харкал кровью, но нашел в себе силы энергично покивать в ответ.

- Все, видишь, он без претензий! – радостно сообщил кавказец и, по-хозяйски хлопнув меня по жопе, полез было в машину, когда из-за моей спины донесся незнакомый голос:

- А ну не тронь ее, ты, чурбан!

- Не чурбан, а кавказогорец! – мигом завелся кавказец. – В школе толерантности не учили, ватничек?

Я оглянулась. Это был какой-то парень в потасканной кожанке и, что страшней всего, в огромных очках с толстыми стеклами. Лицо его показалось мне незнакомым.

- Девушка, отойдите, - сказал парень, снимая очки. – Я его сейчас воспитывать буду.

Я послушно отошла.

- Кто еще кого, чушок, - презрительно фыркнул кавказец.

Они дрались долго. Водитель жигулей успел прийти в себя, залезть в машину и уехать, а они все бились, браня друг друга неполиткорректно. В итоге парень таки победил: кавказец пропустил прямой в челюсть и упал на асфальт.

- Ну упертый! – тяжело дыша, заметил очкарик, вытирая окровавленные кулаки о красные мокасины кавказца. – До чего ж эти горцы живучие!

- И не говори, - вяло отозвалась я.

Нацепив очки обратно на нос, парень сказал:

- Прогуляемся?

- Только если ты очки обратно снимешь, - выдвинула ультиматум я.

Он со вздохом подчинился.

- Это батины. Свои разбил. – Он покосился на машину. – А это что там, барашек? Может, отпустим?

- Не надо. Он мясо ест.

- Хищный? Надо же. Никогда не встречал хищного барана.

- Я тоже.

Следующие полчаса мы бродили по аллее, болтая о хищных баранах и их горных хозяевах. Я рассказала про отца и покойную мать, парень сказал, что его зовут Коля и что он часто слышал через розетку, как папа пьет, а я плачу. Оказывается, он жил за нашей стеной.

- А я тебя почему никогда не слышала? – нахмурившись, удивилась я.

- Потому что я телевизор не смотрю, музыку слушаю в наушниках, а вообще люблю книжки читать. Ты читала когда-нибудь "Метро"?

- Нет… Я думала, на нем только ездят.

- Глупая, - беззлобно сказал Коля и, обняв меня за плечи, стал рассказывать про странные фантастические сюжеты из книжек.

Он был не из моего мира, явно. Такой хороший, добрый, умный. Кто знает, может, мой заблудший отец всю жизнь мечтал именно о таком сыне?

"Может, это знак свыше? Может, это судьба? Может, я…"

- Шлюха! – веско обронила с балкона мать Витька Прокаженного.

Я задрала голову. Прокаженная-старшая, в одной ночнушке, стояла, облокотившись на перила, и курила до того вонючую сигарету, что нам даж снизу воняло вишней.

- Не орите так, - наставительно прокричала я в ответ. – А то своего Витеньку драгоценного разбудите!

- Кто это? – с опаской глядя на мать Прокаженного, тихо осведомился Коля.

- Да так, местная сумасшедшая, - процедила я. – Курит и орет. Странно, что ты ее раньше не видел.

- Не видел…

Сейчас, гуляя с Колей по темным улочкам нашего сраного города, я думала, что это была полнейшая глупость – встречаться с каким-то там басистом из никому не нужной панк-дез-металл-рок-группы "Бесы Сатаны", когда вокруг столько порядочных парней. И зачем я села в машину к кавказцу, хотя до моего дома было рукой подать? А если бы он меня трахнул или, того хуже, убил и скормил своему барашку? Нет, нельзя быть такой простой и вестись на любую чушь.

"Наверное, все дело в том, что раньше я не видела выхода, - промелькнуло в моей тупой светлой голове. – Но теперь, когда я встретила Колю, все обязательно изменится! Обязательно!"

Заболтавшись, мы и не заметили, как покинули город и оказались у склона горы.

- А пойдем наверх? – сказал Коля. – Там такой вид…

- Ой, ну это подниматься ж надо, а я на шпильке…

- Об этом не переживай, - усмехнулся Коля.

И вдруг подхватил меня на руки и бросился бежать вверх по склону. Я ахнула от удивления, а потом, дав волю эмоциям, прижалась к его груди щекой.

Через минуты мы остановились покурить, и он впервые с момента знакомства сказал, что я ему нравлюсь.

- Ой, засмущал, - сказала я, отмахиваясь сигаретой.

- Да будет тебе. Ладно, погнали дальше.

За время подъема я скурила пол-пачки, Коля не курил, но быстро сдыхал, видно, я была та еще корова. В итоге мне подъем понравился, и он делал вид, что ему тоже.

И вот наконец мы оказались на краю обрыва. Ветер бил в лицо, выдирал слезы из глаз, дешевая тушь текла вниз по щекам, и я зажмурилась и вдохнула воздух полной грудью. Ах, как же тут зашибись…

- Не зря ты меня сюда пёр, - сказал я с улыбкой.

- Забавное слово – "пёр", - заметил Коля.

Он отчего-то воровато огляделся по сторонам и, взявшись за верхнюю пуговицу моей блузки, промурлыкал:

- А ты, кстати, знала, что, с точки зрения банальной эрудиции, каждый индивидуум, критически метафизирующий абстракцию, не может игнорировать критерии трансцендентальности, зиждущиеся на основе парадоксальных субъективизмов?

- Че? – спросила я и тут вдруг обнаружила, что он, пока говорил, успел расстегнуть все пуговицы.

- Хочу тебя, че, - с теплой улыбкой сказал Коля. – Ты красивая.

Он потянулся ко мне губами, но я вдруг оттолкнула его, и он, отшатнувшись, замер на самом краю обрыва. Замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но не справился и упал.

Я ахнула, решив, что это все. Потом увидела, как холеные пальцы его цепляются за край обрыва.

- Полина! Помоги! – возопил Коля, но я не в силах была пошевелить ни рукой, ни ногой.

Вот его пальцы соскользнули, и он полетел вниз, а я даже подойти к краю и проследить за его падением не смогла. Лишь пару минут спустя оцепенение спало, и я все-таки сделала пару робких шагов в направлении пропасти.

И увидела, что он лежит внизу в неестественной позе.

Очевидно, мертвый.

Попятившись, я закрыла лицо руками и зарыдала.

Почему? Почему я оттолкнула его? Почему, наоборот, не притянула к себе, не отдалась ему прямо тут, на вершине? Жопу побоялась продуть? Черт, да я пять месяцев трахалась с сопляком-басистом, который всю жизнь будет хвостиком волочиться за зловредной матерью. А своего истинного героя, спасшего меня от надоедливого кавказца и его хищного барашка – оттолкнула. Решила, что с таким правильным мальчиком и самой лярвой быть нельзя, что надо недотрогу из себя корчить? И чем все кончилось?

"Мы могли жить долго и счастливо, а вместо этого он разбился насмерть, а я снова… снова осталась одна…"

- Полина! – вдруг послышалось снизу.

Я встрепенулась и, не веря ушам, бросилась к краю обрыва. С глазами, полными слез, я уставилась на Колю, который смотрел на меня снизу.

"Он жив! – пронеслось у меня в мозгу. – Жив!.."

А ведь такое падение вряд ли прошло бесследно. Он теперь, наверное, инвалидом останется на всю жизнь, и большой вопрос, готова ли я до самой смерти выносить за ним "ночной горшок"? А, может, он теперь и трахаться никогда не сможет? Это была, наверное, самая быстрая трансформация в истории сказок – из чудесного принца, могущего защитить кого угодно от чего угодно, в беспомощный кусок мяса.

Вдруг издали донесся рев мотора. Я прищурилась, пытаясь разглядеть, кто там едет. Внезапно из-за поворота вылетела вишневая "приора" и, прежде чем я успела ахнуть, размазала раненого Колю по асфальту. У меня аж дух перехватило. С замиранием сердца я смотрела, как "приора" ездит туда-сюда, превращая моего героя в одно большое красное пятно. Наконец водитель заглушил мотор и, отыскав меня взглядом, проорал:

- Ну и че ты там сидишь, э? Давай вниз, на шашлык опаздываем!

- Я… да на мне… я ж на шпильке… Как я на них вниз спущусь?

- Давай живо, э! – рявкнул разозленный кавказец. – Барашек вон, без шашлыка волком воет!

- Бегу, бегу, - рефлекторна выпалила я и бросилась к спуску.

Не, ну так, наверное ж, и должно быть, думала я, оступившись и покатившись вниз. Принцессам – принцессово, а шалавам – шалавье. Пусть болото, но родное. Колю кавказец не победил, но папе моему, коль тот продолжит буянить, явно наваляет, а если не наваляет, то на машине переедет вполне. В общем, за ним я буду, как за большой бородатой стеной.

"Вот только от барашка надо будет избавиться при случае… - решила я про себя. – Мутный он какой-то… И смотрит так… недобро".

С такими мыслями я втемяшилась башкой в валун и увидела мать верхом на единороге.

Судя по идиотским улыбкам на помятых мордах, оба они были под колесами.