Да не знаю я, зачем Трехглазый держал ее в банке! Нормальные люди хранят в банках деньги или другие ценности, а вовсе не девушек, но вряд ли Трехглазого можно было назвать нормальным. И уж человеком он не был точно, а у демонов свои резоны. Банка? Небольшая такая, вроде песочных часов, что на камбузе. Зачем часы на камбузе? Ну так Кэп – человек привычек, и на завтрак любит чтобы обязательно яйцо. И не всмятку или – упаси Господь! – крутое, а именно что в мешочек. А кок у нас язычник, как на грех, и отмерять потребное время чтением "Аве, Мария!, как все приличные люди, – ни в какую, вот и пришлось Кэпу на часы разориться. Нет, ни холодильных чар, ни сундука-сохраняйки у нас не водилось, ну откуда у бедных пиратов деньги на высшую магию? Откуда яйца? Ну вы смешные! Из кур, конечно же! Их у нас пять было. Или шесть, не помню уже. В особой загородочке из брикетов прессованного сена. Свежие яйца - это сила! Опять же, юнге есть чем заняться, убрать-покормить, скверно это, ежели юнге дела нет, от безделья мысли всякие.

Про девушку? Да чего про нее особо...

Как появилась? Да как обычно, в бою добыли. Под заказ...

Говорят, женщина на корабле – к беде. А по мне, так есть вещи куда более опасные – вот то же безделье, к примеру. Да и других полно. Но ни за одну из них Барыга не обещал заплатить золотом вдесятеро по весу, как за ту деву в банке. Так что можно и потерпеть.

Она тяжелая оказалась, втроем не поднять. Хоть и маленькая. Я так понимаю, что демон, когда в банку запихивал, по размеру-то ее ужал, а вот по весу не сумел. Да и сама банка тоже, наверное, очень тяжелая была, пока большая. Сколько оно все до уменьшения весило – столько и осталось. Перевозить маленькую удобнее, да, и хранить тоже. Но мы чуть не надорвались, когда вчетвером ее к нам на борт перетаскивали с тонущего клипера Трехглазого - так себе клипер, кстати, а после нашего залпа и вообще решето. Тащим мы, значит, надрываемся, а она на нас через стекло смотрит. Махонькая такая, точно фейри. И такая же холодноглазая, аж мурашки по спине. Я уже тогда догадался, кто она такая…

Дева, ха! Никакая она не дева, конечно же. Нет, не в том смысле. Просто не бывает у обычных человеческих дев таких холодных глаз. Да и не представляют они, обычные, для демона ни малейшей ценности, чтобы вот так, в банку, словно консервину на черный день. К тому же она никогда не спала, не пила и не ела. Даже позы почти не меняла. Как ни взглянешь – стоит в своей банке и на тебя смотрит. Разве живые девушки так себя ведут? Нет, конечно. Демонессой она была, ставлю свою деревянную ногу против твоей сигары. Чем-то Трехглазому не угодила, вот он ее и… Я закорючки, что по ободку банки шли, на всякий случай в книжицу перерисовал, портовый писарь мне их растолковал потом, подтвердил догадку. Но это позже было, а понял я сразу, как только глаза ее увидал.

Что понял? Да что не к добру, чего уж тут не понять.

Побыстрее отвезти бы на Тортугу и сбыть с борта долой, да Кэп заартачился – мало добычи, трюмы пустые, не дело, мол, налегке возвращаться, свои же засмеют. Да и Барыга… обещал, конечно – но заплатит ли? Так что, мол, потерпите бабу на борту еще некоторое время, пока достойную добычу не тряханем. Ребята такое дело одобрили, ну а я не стал переть против команды.

Впрочем, Джиму, юнге нашему, демонесса вообще пришлась, как абордажной саблей по причиндалам. Очень уж он правильный да идейный был, Джим-то. Всегда стремился всё делать как нужно и все правила соблюдать, даже неписаные. Вот и ходил вокруг, глазами сверкал, кулаки сжимал, плевался и бубнил про плохую примету. Над ним потешались и напоминали, что бабья у нас на борту и без демоновской цацки  полно – вон, кудахчут за загородкой. Да и корова, опять же… Кэп – он ведь  человек привычек, я уже говорил. И любит не просто яйцо на завтрак чтобы, а с кусочком свежего маслица. Юнге, опять же, занятие, да и нам не скучно. А корова, в отличии от кур, баба по всем статьям что надо: и глаза печальные, и вздыхает томно, и подергать есть за что.

А что Джим? Да то-то и оно, что вообще сделался как невменяемый – еще сильнее глазами сверкал и кричал о святотатстве и каре. Мало его все-таки работой загружали, вот что я вам скажу. А потом я его на полуюте застукал – и подумал, что хрен с ним, с обещанным золотом. Шкура дороже.

Но это позже было, а поначалу матросов она даже и развлекала, демонесса-то. Как, как… Ну вы смешные… Молча! Говорить она не умела, даже и не пыталась. Может, стекло не пропускало звуки, а, может, демонам и не положено. Не знаю. А вот жесты повторяла охотно. Какие, какие… непристойные! Какие еще ей матросы могли показывать? Народ дикий,, темный, любящий грубые шутки; она повторяет – а им и в радость. Даже я смеялся – до той самой ночи.

Все ночные вахты у нас были положены Джиму – зачем еще нужны юнги, как не для того, чтобы загружать их самой неприятной работой? А я тогда рома перебрал, вот среди ночи и подорвался. Ну, стравил за борт лишний балласт, смотрю – а вахтенного-то на положенном месте и нет! Думаю – задрых юнга, сейчас я ему устрою побудку по всем вольнофлотским традициям! Ан нет. Не спит. На полуюте он, рядом с демонской банкой. Стоит, рассматривает ее задумчиво так, голову набок склонив. А в руке – топор.

Я аж протрезвел!

Представьте – ночь, тишина, штиль, только волна изредка о борт плесканет да оснастка где скрипнет. Луна – огромная и красная, словно налитый кровью глаз, висит над самым горизонтом, банка изнутри словно светится – не знаю, то ли на самом деле светилась, то ли показалось мне. И демонесса стоит – сама неподвижная, а ручки так ходуном и ходят, крохотные пальцы так и мелькают, и словно бы даже осмысленно. И этот псих с топором на нее смотрит. А потом поднимает левую руку и пальцы вот эдак складывает… и ладно бы козу от нечистой силы или похабень какую, так ведь нет! Тоже словно бы что-то даже осмысленное.

Вот тогда я и понял, что надо валить.

Нет, конечно же, демонское стекло никакой абордажный топорик не возьмет, и добыча наша в безопасности. Но я – не она. И стекла у меня нет, если вдруг что. Так что валить, пока не началось.

Впрочем, тут как раз и началось. Сперва незаметно, но я уже настороже был и понимал что к чему.

Наша "Мари-Цел" - самая лучшая яхта на все три океана была, быстроходность – как у армейского глиссера, везенье прокачано в три раза выше максимально возможного; есть умельцы в кибердоках, нужно лишь знать, где и кого искать и как спрашивать. Ни одна лохань не уйдет, ни одна корсароловчая сволочь не догонит, конфетка, а не яхта! А тут – как сглазили. День шаримся, два, три, неделю – добычи ноль. Словно предупреждает их кто о нашем появлении! Погода точно взбесилась, то жара, то снег, то штиль, то шторм. То солнечный парус в клочья порвет, то подводные крылья винтом закрутит. Куры нестись перестали. Мы поначалу порадовались куриному супчику, но недолго, ибо наш Кэп – человек привычки, он без яйца на завтрак звереет. Кока велел повесить на рее, тот троих положил отравленными дротиками и за борт сиганул, только его и видели. Не знаю, правда ли в акулу переметнулся, как обещал, но с тех самых пор я в воду ни ногой. Даже деревянной. Береженого, знаете ли… Короче, Кэп совсем озверел, команда уже в голос ворчит, юнга кричит про кару и глазами сверкает. А тут еще и корову прирезать пришлось – сено ее за борт случайной волной смыло. Да и пресная вода на исходе. По всему получается, что возвращаться нам в порт с одной лишь демонской цацкой на борту, полностью положившись на честность Барыги.

Впрочем, с возвращением тоже все не так гладко – ветра все время не те, компас барахлит, карты погрызли мыши. В борту вдруг дыра обнаружилась – в рост пройти, головы не пригнув. Хорошо еще, что выше ватерлинии, но первый же шторм… А он как раз и накатывает клубящимся черным валом от горизонта, да быстро так!

Хорошо, островок вовремя подвернулся. Еле успели. В бухту вошли, когда вовсю громыхало уже и пальмы гнулись, словно камыш. Как только якорь бросили, я шлюпочку с кормы спустил – и деру. Все нужное я давно уже в этой шлюпочке под лавку сложил и только времени подходящего дожидался. А тут понял – вот оно, и более подходящего не будет. Что ребята услышат – не боялся, ветер ревел так, что они бы и пушечной пальбы не заметили. Да и некогда им было, они как раз бунт заварили и только-только собрались насильственным методом переизбрать капитана. Ну а мне и на руку. Догреб до берега, мешок с пожитками на спину взвалил – и вверх по склону. Подальше и от команды, и от демонессы, и от Джима с его бубнежкой про плохую примету.

Как им удалось разбить магическое стекло? Да понятия не имею! Но как-то разбили, точно вам говорю. Не иначе, как она сама и подсказала. Жестами, конечно же. Думаю, Джиму – не случайно же именно он ее по ночам разглядывал так задумчиво.

Когда на вершине холма я не удержался и обернулся, "Мари-Цел" была уже далеко и удалялась стремительно. ураган рвал полностью развернутый парус, а волны перед нею словно расступались. И я готов поставить свою треуголку против ломаного пенни, что на борту ее не было ни единого человека. Все они толпились на берегу – и смотрели на демонессу, которая больше не была пленницей банки. Они смотрели на нее во все глаза, как завороженные, некоторые молились, упав на колени – но я не рискну предположить, кому были обращены их молитвы. А она стояла в воде, как всегда, отстраненная и прекрасная, и держала над головой огненный шар, заливавший все вокруг мертвенным голубоватым сияньем. И была она раз в шесть больше любой обычной человеческой женщины. А, может, и в десять. Я ошибался – сама ее банка, похоже, не весила ничего…

Вот я и говорю, что баба на борту – это еще полбеды, даже если она и демонесса. Восторженный юнга, верящий в идеалы и готовый ради их торжества на все – куда страшнее. А самое страшное – если сойдутся они да общий язык найти сумеют, пусть даже и будет это язык жестов. Вот тогда – да, тогда только бежать. И надеяться, что успеешь убежать достаточно далеко и тебя не заденет.

Хотя… попробуй, убеги от демонессы.

Что? Как звали ту тварь, что наш бедный Джимми выпустил в мир? Любовь, конечно же. Я думал, вы и так уже поняли.