Литературный конкурс-семинар Креатив
Рассказы Креатива

Играй, Мормон! - Все в этой музыке...

Играй, Мормон! - Все в этой музыке...

 
Весь день в голове зудели латиноамериканские ритмы. Настырно, освежающе и весело. Затем стихли, уступив место абсолютному спокойствию. Так всегда бывает за несколько минут до взрыва.
 
Хриплый голос, приглушенный кулисой, вывел из оцепенения:
– Мсье, ваш выход.
Ему ужасно тесно и душно во фраке. Должно быть, поправился… самую малость. Хотелось бы надеяться, что так. Что именно "малость".
Поудобней перехватил изготовленный на заказ "Мартин" и сделал несколько шагов. Те самые шаги, что отделяют тишину его мира от …
Шквал аплодисментов сдернул с души едва проницаемую кисею. И душа затрепетала, будто потревоженная птаха. Гордо расправила крылья, взлетела…
Оркестр за его спиной давно ждал. Дирижер замер…
 
Первое отделение…
И перевести дыхание. Послушные когда-то пальцы устало опустились на деку. Они совсем чужие сейчас. В них поселился бес, и имя его каждый раз звучит по-новому. Моцарт, Бах, Сен-Санс… мертвые люди. Но раз за разом чудесным образом бесцеремонно захватывают его душу. Подчиняют своей воле…
Первые ряды аплодируют нехотя. В глазах скука и вечное: "А ну, паяц, удивляй. За наши-то деньги…"
Так и быть, господа хорошие, сегодня обязательно.
Антракт.
Закрыть глаза на короткий миг и не видеть стройные ряды человеческих лиц. Чертов фрак, снять, что ли? Дышится с большим трудом. Сердце, стой…
Второе отделение. Паутина мелодии поймала и держит. А внутри тишина – полное, абсолютное спокойствие. Скоро все закончится. Терпеть…
И вдруг снова где-то меж ребер! Тада-да-тада-там, тада-да-тада-там… Танцующие полуобнаженные пары на морском берегу. Вкус мяты на губах, пот и солнце.
Он дожевал скучноватого Паганини, выплюнул и зажил новым ритмом. Звали его "Тико-Тико".
Начал тихо, в басу. Затем выплеснул краски и размазал по струнам. Чувствовал спиной недоуменные взгляды оркестра. Откуда?! Не должно… не положено… вот и партитуры, вроде бы.
Но было уже поздно, танец жил независимо от него.
И публике это нравилось. Заблестели глаза, дамские туфельки под стульями принялись отстукивать ритм.
Еще мгновение, и мелодию подхватили скрипки, затем вступил контрабас. Нахально вклинились духовые.
А первые ряды возмущенно следили за вакханалией звука. На лицах – твердое намерение потребовать возврата денег. Уголки губ опущены, шепот: "Совсем спятил! Верх вульгарности!"
 
 
Темный, почти непрозрачный коньяк плескался в стеклянные бока фужера. Горечь его уже не бодрила, приелась. Дивный вечер подошел к концу. Занавес.
Вялые мысли прервал звонок. В трубке женский голос. Боже, какой же у Люсьен приятный голос.
– Андрей…
– Тут я.
– Пришел господин Фюлле.
– Проводи его наверх, пожалуйста. И сделай нам кофе. Этот прохвост, пожалуй, так просто не уберется.
– Кофе с коньяком?
– Э, нет, коньяку, как раз, на сегодня достаточно.
В трубке звонкий смех.
– Поаккуратней там с ним.
– С кем, с Фюлле?
– С коньяком.
Воображение сразу нарисовало неприятный портретец. Фюлле – антрепренёр. Развязный тип. Мелкая сошка, однако, со связями и деньгами. Старается казаться другом, а у самого в глазах по пистолету. В его присутствии всегда тянуло проверить – на месте ли бумажник и часы.
Гость вошел в кабинет расфуфыренный, с букетом…кажется, лилий.
– Оставили бы внизу, у Люсьен. Ей по должности положено от мужчин цветочки принимать.
Фюлле немного смутился, но все же вручил букет и торжественно, с вымученным энтузиазмом произнес:
– Разрешите вас поздравить и поблагодарить – сегодняшний концерт… просто умопомрачителен! Публика бесновалась, я собственными глазами видел.
– Оставьте, пустое…
– Нет, правда, море людей. Пожалуй, столько бывает лишь на концертах поп-звезд. Да и то не у всех. Вы, не побоюсь этого слова, гений.
Андрею хотелось поскорей закончить, поэтому он решил сразу направить беседу в нужное русло.
– Делаю все, что могу. Так вы хотели поговорить о чем-то?
– Вас не проведешь, месье Андре, – Фюлле, оскалясь, поводил указательным пальцем перед лицом. – Гонорар и проценты по контракту уже перечислены на ваш счет.
– Благодарю, – Андрей коротко кивнул, понимая, что это далеко не все. – Выпьете?
– Не откажусь.
Андрей налил ему на два пальца коньяку, Фюлле пригубил и, зачмокав губами, продолжил мысль:
– И я… – он чуть запнулся. – И я смею надеяться на дальнейшее сотрудничество. Хотя понимаю, после сегодняшнего вечера трудно представить что-то более грандиозное. И мне, не скрою, приятно, что эта значительная веха вашего творческого пути не обошлась без моего скромного участия. А может статься, и самая значительная.
Антрепренер начинал раздражать.
– Самая значительная, говорите… – Андрей старался не выдать неприязни. – Вот это уж точно вряд ли.
Фюлле изобразил на лице приторную маску с легким оттенком недоверия.
– При всем уважении, дорогой месье Андре… Какой же из залов старого света смог вместить больше, чем пришло на сегодняшний концерт?
Стоило ли отвечать? Продолжать никому ненужный разговор? Однако Андрей сказал:
– О, это давно, в России еще стряслось. А зрителей было гораздо меньше, гораздо…
– Не могу поверить! Так сколько – пятьдесят тысяч?
– Нет же.
– Сто?
– Всего двое.
Хотелось отмахнуться от Фюлле, как от назойливой мухи.
– Ладно, вы, может, и не поймете. А я расскажу. Как-то удивительно хорошо сегодня. Да и Рождество. Вот бы еще и снежку, как у нас.
Вошла Людочка, или, как ее все здесь самонадеянно называли, Люсьен. Качнула бедрами не кокетства для, просто так уж была устроена ее точеная фигурка. Очаровательно улыбнулась Фюлле, поставила на стол чашки с дымящимся кофе. А Андрею шепнула:
– Не засиживайтесь допоздна, – и так же тихо незаметно удалилась.
Но к кофе оба не притронулись, не сговариваясь, выпили еще коньяку.
Наконец, Андрей вспомнил обещание и задумчиво спросил:
– Вот с вами бывало такое, чтобы жизнь вызывала только тошноту?
– Простите, особенности перевода… – виновато пожал плечами гость. – Но если я правильно понял, для этого есть психологи. Все можно исправить антидепрессантами.
– Наверное… – согласился Андрей. – У вас же здесь все на поток – и счастье, и боль.
По лицу Фюлле было заметно, что он уже слегка захмелел.
– Снова не понимаю, – чуть заплетающимся языком пробормотал он.
– Не понимаете, что ж… я тогда сидел в заснеженной беседке и играл. Что – не помню, да и разницы нет. Помню только, пальцы костенели, поэтому выходило через ноту. Идти некуда. А в душе ветер.
Фюлле не перебивал, скорее из вежливости и подобострастия, чем из интереса. А хозяин смотрел уже не столько на гостя, сколько в окно за его спиной, разглядывая первые звезды.
– Снег повалил сильнее, – голос Андрея вдруг изменился, в нем появилась хрипотца и глубина. – Будто чувствовал…
Фюлле безвольно помотал головой.
– Я уже решительно запутался… какой снег…кто чувствовал?
– Неважно. Это во мне коньяк говорит.
Он наполнил фужеры снова.
– Я играл тогда и думал: остановлюсь – умру. А потом появились они.
Тут Андрей надолго замолчал. Пауза затянулась, и Фюлле не выдержал:
– Кто "они"?
– Женщина с девочкой, все белые такие.
– Вы так красиво говорите…– деланно восхитился Фюлле. – Ангелы?
– Нет, в снегу с ног до головы, – хмыкнул Андрей. – Женщина стояла чуть поодаль, а девочка… она подошла поближе и слушала…слушала.
Фюлле внимательно смотрел в фужер с коньяком, как будто голос хозяина доносился оттуда. Андрей, не обращая на это внимания, продолжил:
– Потом она засмеялась, как-то плохо. Отчаянно, что ли, с надрывом. Я понял – она нездорова. Стала, жутко хохоча, водить руками по струнам, мешала играть… мне пришлось остановиться. И я не умер. А женщина попросила: "Простите, и…сыграйте еще, ей нравится". И я играл...долго...
Он прервался, допил залпом содержимое фужера. Посмотрел сквозь стеклянное дно на абажур люстры.
– В ту ночь я не находил себе места, – голос его потерял былую силу. – Стонал, скрежетал зубами. Отчего-то плакал. Наверное, потому что ничего не мог изменить. Взывал по очереди то к Богу, то к Дьяволу. Но никто так и не явился. Видимо никого не интересовало то, что во мне осталось. Я бы тогда с готовностью продал душу одному из них.
Тут лицо его просияло.
– Но к утру я все же нашел выход. Придумал, в конце концов, что продать. И не той безучастной всесильной парочке.
При слове "продать" Фюлле заметно оживился.
– Интересно-интересно, ведь русские славятся полным отсутствием предприимчивости…
Андрей грустно улыбнулся и спросил:
– Как вам кажется, сколько стоит моя жизнь?
– Ну… что вы такое говорите?
– Нет-нет, правда, вы же так любите оценивать людей по их счету в банке. Так сколько?
– Я отказываюсь… – помотал головой Фюлле.
Андрей махнул рукой:
– Ну и ладно, неважно.
К нему вдруг вернулись утренние краски и звуки солнечного пляжа. Подстегнули сердце, оно рванулось и застучало в висках.
А голос загрохотал:
– Так вот знайте, милейший мсье Фюлле, после того, самого важного в моей жизни концерта, я продал свою жизнь. Растранжирил, превратил ее в деньги. Всю, без остатка. Согласитесь, это разумно – отдать то, что не нужно вам, тому, кто в этом нуждается?

По лицу Фюлле ясно читалось, что он не понял и половины из вышесказанного.

– Для меня все слишком сложно сейчас, – пробурчал он. – Х-х-хороший у вас коньячишко.

Дикие вопли латино в душе Андрея сменились тихой рождественской мелодией – рассыпались серебристым дождем бубенцы и флейта. Казалось, по этому волшебному ковру можно ступать. Сделай шаг – и под ногами заскрипит, будто там свежевыпавший, искрящийся… и вкусный снег.

– Я, наверное, пойду,  – решился наконец Фюлле.

– Ступайте, Людочка проводит.

– Кто?

– Ну, Люсьен по-вашему.

Девушка внизу подала гостю пальто и модное кепи. Фюлле завозился в прихожей, стараясь попасть руками в непослушные рукава. В конце концов, это ему удалось, и он сказал негодующе:

– Составили бы вы нам компанию. А то ведь, смотрите, до чего способны довести себя мужчины, лишенные женского общества. Да, коньячишко, определенно, первосортный.

Он доверительно наклонился поближе к Люсьен и громко прошептал:

– Между прочим, месье Андре тоже … слегка…

– Я вас не понимаю, – пожала плечами девушка.

– Рассказывает всякую чепуху… про Россию и концерт в заснеженном городе… про девочку с матерью… в общем, я не совсем понял. Должно быть, привиделось что-то. Ну, знаете, ведь бывает…

– Бывает, – кивнула Люсьен и добавила холодно: – Вот только правда все. Коньяк ни при чем.

– Интере-е-есно-интере-е-есно, – протянул Фюлле, алчно поглядывая на аппетитные прелести девушки. – И кто же она, эта девочка?

Люсьен, чуть закусив губу, ответила:

– Она перед вами.     

Улыбка Фюлле стала рассеянной.

– А как же… Он говорил… о болезни?! Такое ведь почти не лечится… Или стоит неимоверно дорого, я даже не представляю…

– Вам пора, – напомнила Люсьен и подала Фюлле трость.  

Он уже почти захлопнул дверь, когда за его спиной женский голос произнес… Каждый звук – ни капли фальши, чистый, будто нота из-под пальцев маэстро.

  Говорите, неимоверно дорого… Способность подставить плечо, если на лестнице в рай не хватает ступенек, бесценна.


 

Авторский комментарий:
Тема для обсуждения работы
Рассказы Креатива
Заметки: - -

Литкреатив © 2008-2024. Материалы сайта могут содержать контент не предназначенный для детей до 18 лет.

   Яндекс цитирования