В десять лет я ощущал себя вполне взрослым мужчиной. Всю жизнь распланировал заранее: закончу девять классов, поступлю в училище на каменщика, женюсь на Аньке из углового дома. У нас появятся дети, четверо, не меньше. Два телевизора, машина, торт каждую субботу. Я с нетерпением ожидал окончания школы, в которой учился, чтобы не расстраивать маму. Мир казался простым как линия на листке. Есть начало, конец и две стороны. Можно вертеть листок, но суть линии от этого не изменится. А потом было то лето, которое нарушило привычный ход вещей.

На дворе середина июля, жара, мёртвый сезон. Делать мне нечего, я один: Сергей за костёр в сарае наказан до августа, а Андрей на две недели в лагере. На море, наверное, плещется, за чайками бегает.

Обычно я после обеда сбегал из дома и слонялся до самого ужина. Сейчас сижу на скамейке, болтаю ногами, смотрю на дорогу. Говорят, если в течение дня дважды заметить одну и ту же чёрную «Волгу», то можно смело загадывать желание. Пока везёт на один проезд. Уж у меня-то желание всегда наготове – быстрее повзрослеть. Чтобы старшую сестру поставить на место, соседскому пьянице, бегающему с ножом во дворе, уши выкрутить. Работать каменщиком, кушать торты по субботам.

Замечаю незнакомца. Он длинный, выше меня на две головы, и отчаянно сутулится от своих размеров. Одет просто, без затей, при себе раздутая от добра коричневая сумка. Садится на корточки, раскрывает. Подхожу, заглядываю через плечо. Сумка доверху набита разноцветными мелками.

- Хочешь? – спрашивает и, не дожидаясь, тянет синий.

Хмыкаю, мол, знаю ваших, но искушение слишком велико. Забираю - мелок шершавый, пачкает пальцы.

- Смотри, - говорит, делает круговое движение. – Одного мастера попросили доказать, что он художник. Что же он нарисовал?

Рисую круг. Он походит на сдувшийся мяч.

- Многое малыми средствами,  – протягивает руку. -  Михаил.

- Эльдар.

Работаем вместе. Он чертит фигуры, а я закрашиваю штрихами. Круги приобретают глубину, кажутся объёмными, превращаются в шары. Михаил действует мелком как скальпелем – быстро, аккуратно, уверенно. Безликие шары обрастают «подробностями»: рытвинами, горными цепями. Я отхожу в сторону, прицениваюсь. На асфальте миниатюрная Солнечная система. Слышу  рокот трёхглавого дракона над Юпитером, снежную бурю Урана, обжигаюсь жаром пустынь Меркурия.

Художник поднимает голову, улыбается. По лицу Михаила не определить возраст. Кожа молодая, белая, но глубокие морщины, грустные глаза, седые волоски несут печать времени.

- Ты понимаешь, - кивает. Повторяет. – Приходи завтра. И я покажу тебе море.

Хочу возразить. Разве мы закончили? Только начали же! И тут я замечаю, что солнце скрылось за зданием.

- А что если пойдёт дождь? Ведь тогда вся работа насмарку.

- Об этом я расскажу завтра. А пока не бойся.

Возвращаюсь. Дом встречает выбитым стеклом. Один из сестрицыных ухажёров не понял слова «нет». Ужинаем. За столом неловкая тишина. У сестры красные глаза. Они с мамой подчёркнуто не смотрят друг на друга. Нам не хватает защитника, чтобы починить стекло, наказать хулиганов, усмирить пьяного соседа. Я ещё слишком молод, хоть в душе и мужчина. И я совсем позабыл про чёрную «Волгу».

Первая половина дня уходит на глупости вроде мытья посуды и уборки во дворе. Я почти бегу на заявленную встречу, опасаясь, что новый друг начнёт без меня. По пути встречаю Сергея. Он   высокий блондин в красной майке и жёлтых шортах. Мы живём на одной улице и вместе ходим в школу.

- Ты больше не наказан?

- А, откупился ежедневной поливкой огорода. Куда бежишь?

Рассказываю про Михаила, идём вместе. Надеюсь, они найдут общий язык.

Михаил уже работает, ползает на четвереньках, рисует волнистые линии. Какая-то женщина обходит художника, прижимаясь к стене, морщится.  Здороваемся, он, не отвлекаясь, показывает на открытую сумку.

- Михаил, - говорю. – Почему ты не боишься дождя?

- Ещё рано, - отвечает. – Сначала ты должен увидеть море.

Втроём легче, веселее. У меня будто шпага в руке: движения точные, быстрые, аккуратные. Волны поднимаются, хлещут, перекидываются, отливают лазурью. Пахнет солью и водорослями, кричит жирная чайка, поскрипывает песок в правом углу. Одинокий след наполовину притоплен в воде. Мгновение и от него останется неявное пятно.

- Теперь понимаешь? – спрашивает Михаил. – Настоящее искусство как волны, прекрасно и мимолётно. Мгновение и ничего не остаётся, кроме образа в памяти и приятного послевкусия. На послевкусие не бывает пятен, его невозможно испортить. В некотором роде оно совершенно.

Мы возвращаемся домой. Ладони грязные и чешутся.

- Андрей приезжает, - говорит Сергей. – На побережье дожди, делать нечего.

Молчу. Мне нет дела до Андрея. В ушах ещё слышен прибой…

Андрей самый маленький, смуглый, слабый, капризный. Но у него больше игрушек. Это перевешивает недостатки.

- Мелки? – говорит. – Слишком скучно.

Я боюсь, что Михаил разозлится и прогонит нас. Но он улыбается. Ведёт ровную оранжевую линию. Рисует колючки, кусты, дальние барханы. Заходящее красное солнце. Ветку, раскачивающуюся перед лицом. И огромную верблюжью голову, тянущую язык. Я вздрагиваю, представляя, как он задевает меня.

- Я был там! – кричит Андрей. – Откуда ты знаешь? Ты – колдун! Ребята, он колдун!

Убегает. Мы смеёмся, помогаем рисовать. Полупустыня наполняется красками, и вот я уже ощущаю горький запах подсохшей травы, пыль на языке, слышу равномерное жевание верблюда.

- Куда ты уходишь? – спрашивает мама.

Рассказываю. Она смотрит с ужасом.

- Больше ты никуда не пойдёшь.

Я возмущаюсь, мама понижает голос. Она никогда не кричит на меня, это бесполезно. Я из тех, кто прыгнет в колодец из принципа.

- Говорят, в городе орудует маньяк. У Вечного огня нашли голову женщины.

Рвусь предупредить Михаила, но не могу не подчиниться. Всё же он взрослый, сможет постоять за себя. А я ещё нет, хоть и готов. Если бы только увидеть чёрную «Волгу», загадать желание…

Сергей взволнован, сжимает кулаки. Рассказывает, что едва не был снова наказан.

- Андрей наябедничал, - говорит. – Как же я его ненавижу!

Пытаемся играть в солдатики, но после полотен Михаила это кажется скучной затеей. Рисуем – получаются лишь бледные копии. В них нет звуков, запаха, мимолётности. Они будто родились каменными.

- Надо вернуться!

Побег. Делаем крюк через проходной двор. Последний участок до поворота бежим. Михаила нет. Планеты, море, полупустыня залиты известью. Белые капли заслоняют голову верблюда, сковывают волны плёнкой, снежат Меркурий. Отворачиваюсь, закрываю глаза, борюсь, чтобы не заплакать. Только не сейчас! Пытаюсь вспомнить: морщинистое лицо Михаила, его точные, бережные движения, мелодию цвета. Память искажает контуры, но образы всё равно совершенны.

Сергей опрашивает местных. Подходит:

- Вчера здесь скандалила какая-то женщина. Вернулась с ведёрком извёстки.

Идём домой, пока родители не спохватились. Мне больше не хочется играть. Вернее, хочется не только играть. Я беру простой карандаш, и раз за разом рисую круг. Листы покрывают шеренги разномастных овалов. Живу, дышу, думаю кругами. Одни откровенно уродливы, другие – вполне ничего. Мне не хватает опыта, нужен учитель. Осенью обязательно запишусь в художественную школу. Нельзя научиться видеть, но можно отточить технику.

Новый овал. Он кажется безликим. Дорисовываю глаза, рот, нос. Теперь у него появился характер. Весёлый, подмигивает, мол, не останавливайся. Добавим  компанию…

Утром пьяный сосед пытается застрелить жену. Слышу сирены, под окнами мелькают фуражки. На зрелище сбегается весь двор. Среди зевак замечаю товарищей. Сергей спокойно болтает с Андреем. Хмурюсь.

- Слышал? – хвалится Андрей. – Мама прогнала колдуна!

Бью его в живот. Он убегает, выкрикивая угрозы. У меня немного времени. Сейчас нытику придут на выручку. Сергей прячет глаза. Я понимаю. Тяжело долго злится, когда лучшие игрушки у предателя. Через пару дней и я сделаю вид, что простил.

Набираюсь храбрости. Подхожу к великану в форме.

- Дядя, а скажите, правда, что у Вечного огня нашли голову?

Он смеётся, качает головой. Оглядывается, делает серьёзное лицо и гонит прочь. Отхожу, замечаю в толпе разозлённую мать Андрея, прячусь.

Помню всё так, будто бы это произошло только вчера. Так запоминается самое счастливое и грустное в жизни. Когда меня донимают будни дизайнера, я возвращаюсь на ту улицу, где мы повстречались с Михаилом. Всё так изменилось – неоновые вывески, стекло, пластик, а люди остались прежними. Я выхожу из счастливой чёрной «Волги» и до самого вечера рисую на асфальте. Взрослые смотрят с опаской, а дети присоединяются. Кто знает, может быть и мне суждено стать для кого-нибудь Михаилом.

Я немного о нём слышал. Болтали, будто он был какой-то важной шишкой в министерстве культуры, потом всё бросил и уехал в провинцию  к престарелым родителям. Говорил, мол, цветки иссохли, время подготовить почву. Я так и не узнал, куда он пропал. Одни баяли, что вернулся в столицу. Другие – подхватил сумку с мелками и пошёл по свету. Для меня Михаил до сих пор рисует на асфальте и образ его безупречен.

До нашей встречи мир казался простым. Одна сторона, другая… застывшая линия. Но искусство не вписывается в такую картину. Оно  дыхание, рябь на воде, шелест листвы, свет. Зачем вообще нужно искусство? Выплеснуть накопившееся, передать знания, отвлечь от быта? Я не знаю. Разве чтобы сделать мир чуточку ярче?