Таня шла по улице и горько плакала. Злой ветер кусал мокрые щеки, но девочка не обращала на него внимания. Улица, по которой она шла, была пустой, темной и немного жутковатой. Но плакала девочка не от страха и не от холода – Тане было обидно. Ведь мама всю эту волшебную, праздничную ночь и почти весь завтрашний день проведет на дежурстве. А еще обиднее то, что мама запретила себя провожать. Таня стояла, смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом.

"Неужели в этот Новый год я буду одна дома…, – думал девочка.

– Дома… – сказала она вслух и разрыдалась горше прежнего.

– Милый, а почему ты один гуляешь?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Таня сначала даже не поняла, что обращаются к ней. Она остановилась, обернулась и увидела высокую женщину в перекошенной черной шубке и в очках – тоже перекошенных. Стекла в очках были совсем белыми от инея.

"А-а, вот почему она назвала меня "милый", – подумала девочка, – ей просто плохо видно".

– Я провожала маму… ой, а у вас пуговицы неправильно застегнуты…

Женщина как-то неуверенно потрогала одну пуговицу, потом другую, словно проверяя, на месте ли они. Но ничего менять не стала.

– А где твоя мама?

– Она пошла на работу, а я провожала ее, а она сказала, чтоб я шла домой, а сама пошла и даже не обернулась…

Выдав всю историю, Таня шмыгнула носом.

– Ну, ну, не реви. Я вот тоже – плачу-плачу – и у меня очки на морозе замерзают. Но ты-то – мальчик. Стыдно… Так ты что? Заблудился? Ну ничего-ничего. Многие тут блуждают…

Последние слова она сказала не очень внятно, и Таня их не совсем поняла, но на всякий случай покивала.

– Да… то есть нет…я…

– Я тебя провожу. А они там… пусть сами… без меня… посмотрим, как они без меня… А я тебя провожу. Мы найдем твой домик, малыш.

Покачнувшись, женщина подошла к Тане и взяла ее за руку.

– Нет, тетя, не туда. Вон туда, – показала девочка.

Женщина послушно развернулась и слегка нетвердой походкой двинулась вслед за Таней.

Минут через пять они уже стояли перед домиком, в котором Таня жила с мамой.

– Ну вот ты и дома, – удовлетворенно сказал женщина. – Иди, играй, деточка. Встречай Новый год. Иди к своей мамочке. Ой, когда вы маленькие, такие миленькие. Мама вам нужна. А вырастаете, так и не нужна…уже нет для вас матери, одни друзья на уме… ах…, – женщина всхлипнула и высморкалась в рукавичку.

– Но ведь мама на работе!

– Ну тогда к папочке.

– А папа… он… – Таня запнулась, не зная, что сказать.

– Ну, в общем, иди, малыш. А тетя замерзла. Тетя домой хочет.

Таня потопталась на месте, а потом угрюмо сказала:

– У меня ключа нет.

– Как это? А где он?

– Я, кажется, его внутри забыла. А дверь захлопнулась…

– А как же мама? У нее есть ключ?

– Ну да. Только она уже уехала. Я ее до остановки хотела проводить, а она мне не разрешила… Я же вам уже рассказывала.

Женщина погладила Таню по воротнику.

– Ну не плачь. Все вы, мальчики, такие растяпы… вечно что-нибудь выкидываете этакое. Не то что девочки. Вот девочка никогда бы не забыла.

Таня заныла громче, уже готовясь разреветься по-настоящему.

– А вот… вот мы дяденьку попросим… это, наверное, ваш сосед.

Таня замолчала и растерянно посмотрела по сторонам – из-за угла дома выглядывал какой-то мужчина – низенький, бородатенький и совершенно Тане незнакомый.

– Молодой человек! Да-да, вы! Вы не могли бы помочь?

Таня подумала, что женщина совсем плохо видит – дяденька был скорее старым человеком, чем молодым.

– Чего вам? – мужчина осторожно приблизился.

– Тут ребенок. Ключи потерял. Вы не можете его как-нибудь домой вернуть?

Мужчина сдвинул шапку на лоб, почесал затылок.

– Ну… вообще-то можно. У них, вон – форточка открыта.

– Ой, да! А вы мне поможете туда влезть?

Мужчина подхватил Таню подмышки, крякнул и взгромоздил на плечо.

– Ну? Достаешь? – задыхаясь, выговорил он.

– Еще чуть-чуть вверх…

Ну вот Таня и дома. Она спрыгнула с кухонного стола и бросилась к двери. Выскочила наружу. Женщина уже вышла за калитку.

– Ну куда же вы?

Женщина обернулась.

– Что?

– Ну, может, зайдете. Я вас чаем напою. Новый год же.

– Нет, деточка. Я домой. Меня сын заждался. И друзья его скоро соберутся. Никак не могу сосчитать их всех – не то одиннадцать, не то двенадцать.

– А мне можно? Чаю бы.

Мужчина сидел на корточках под окном и курил.

– Да-да, пригласи дяденьку, – сказала женщина, осторожно ступая по обледенелой дороге. –  Это ничего, что он такой потрепанный. У меня вот, сынок – тоже непутевый с виду. Все у него не как у людей. Только-только день рождения его справили, а через неделю он опять собирается отмечать. Ну что ты будешь делать – дети!

– Ну ладно… – неуверенно протянула Таня. – Спасибо вам! А...
Она растерянно огляделась. Женщина только что шла мимо забора; потом шагнула в освещенный фонарем участок на дороге и... исчезла.
       Послышалось деликатное покашливание. Мужичок поднялся и подпирал теперь стену дома.
       – Ну ладно, – повторила Таня, – заходите в гости.   

– Спасибочки! А у меня ведь тоже есть дочка. На тебя похожа.

Дома было тепло, однако мужчина не стал снимать фуфайку. Таня заметила, какая она грязная и рваная, но не стала ничего говорить. Она поставила чайник на плиту, достала из шкафа чашки и блюдца, проверила, есть ли сахар в сахарнице.

А мужчина тем временем бродил по кухне, заглядывал в единственную комнату, рассматривал все.

– У меня тоже есть дом, – говорил он, похлопывая по стенке, – и печка большая. А что ж елки-то не поставили? Новый год же?

– Ну, мама не успела, а…

– А папа где ваш?

– Папа…он военный…

– Военный? Ну-ну. А лет тебе сколько?

– Восемь.

– Слушай, какое совпадение! Моей дочурке тоже восемь исполнилось. Она у меня молодчина! На пианино играет. А ты случайно не играешь?

– Ну да, играю.

– Правда? В музыкальную школу ходишь?

– Нет. Оно у меня тут. Ну там, – девочка мотнула головой в сторону комнаты. – Не помню где.

– Как же… а… – мужчина растерянно почесал бороду и замолк.

– Давайте пить чай.

Чай пили с малиновым вареньем и баранками. Таня мельком поглядывала на гостя. Смотрела, как он пьет чай из блюдца, смешно сёрбая, щуря светлые глаза и шевеля рыжеватыми бровями.

– А что вы подарили своей дочери на Новый год?

– Я… – мужчина замер с блюдцем в руке, – я это… конфеты и п-платье, точнее, я не подарил еще, если честно. Подарю. Еще же не самый Новый год. А ты, то есть тебе, мама что подарила? Или еще не отдала подарок?

– Мы с мамой на той неделе в райцентр ездили, и она купила мне новую шапку. И краски. Вот все подарки. А в прошлом году… – девочка закатила глаза и покачала головой.

– А что – в прошлом году?

– Ну так, пианино же.

Таня слезла с табурета, прошла в комнату. Открыла ключиком дверцу шкафа и вытащила белую коробку. Принесла ее на кухню и осторожно поставила на стол. Затаив дыхание, потянула вверх крышку.

– Вот.

На поддоне коробки стояло пианино. Белое. Совсем как настоящее – с черными и белыми клавишами.

– Слушайте!

Таня стукнула по клавише – помещение заполнил чистый и звонкий звук.

– Мне его папа прислал.

Гость неожиданно засобирался.

– Пойду я, Танюша. Мне ж домой надо. Дочь вот тоже – подарки ждет.

Таня вышла с ним на порог.

– Стойте! – неожиданно воскликнула она и вернулась в дом. Через секунду выскочила с белой коробкой, прижимая ее к груди.

– Ну что ты, Таня! Я не могу!

– Берите, кому говорю! Вы ведь ничего не купили своей дочке, я же знаю. А я им наигралась. Оно мне ведь надоело уже. Берите-берите!

Таня вернулась на теплую кухню, взглянула в зеркальце, висящее над умывальником.

– Глаза у меня тоже голубые. И волосы с рыжинкой. Да. А брови… это в маму. Ведь это он мне пианино прислал! А мама все Дед Морозом голову морочит. Ну ничего-ничего, папочка. Придешь как миленький с этим пианино завтра. Я же видела, как ты смутился. Хм, дочка у него! Да ведь это он про меня…

***

К ночи потеплело. Ветер стих, сыпал легкий снежок, припорашивая округу. Степка-домушник по прозвищу Рыжий прошагал по улице до ближайшего фонаря и неожиданно остановился, обхватил фонарный столб, сполз по нему на снег. Коробка беззвучно улеглась рядом. Степка открыл коробку, ткнул заскорузлым пальцем в клавишу. Тихий звон поднялся к серебристо-темному небу. И в ответ на этот звук что-то горячее поднялось у Степки откуда-то изнутри, в глазах защипало нестерпимо.

– Ух, гад! Жизнь пустил под откос. Тридцать шесть лет… Все профукал! Ведь мог быть дом, жена, дети! Ничего нет. Все впустую! А ведь она ангел! Это что? Она же решила, что я ее… отец. Что же… Как же я завтра ее матери в глаза посмотрю… А мама у нее ничего, симпатичная. Извини, Танюша, не удержался, прихватил.

Степка достал из-за пазухи маленькую черно-белую фотографию.

А звон все не стихал, казалось, он лился с неба, и снежинки танцевали, словно пары под музыку старого вальса.