Так хреново мне ещё никогда не было. Интересно, что бы я сделал сейчас, будь я женщиной? Что... Расплакался, наверное, и у меня  б текло по лицу и из носа, и грудь дёргалась от  судорожных всхлипываний. А потом встал под душ, смыл слёзы и сопли, чувствуя, как проходит эта тяжесть. Я поймал себя на мысли, что представляю Аллу плачущей.  Из-за меня.  И словно кто-то сдавил  горло.

Я сидел один в душной и пустой квартире. Мама перебралась на дачу, на всё лето. В прошлом году,  в это же время, мы с Аллой почти неделю не вылезали из моей комнаты, даже ели лёжа... И всё-таки – что случилось? Я в тысячный раз задавал себе этот вопрос. 

Мелькнула мысль – прикинуться «шлангом» и позвонить, как ни в чём не бывало.

Я  разозлился на себя, представив, как она снова залопочет своим полудетким голоском: «Владичек, солнышко, ну не звони ты мне больше» и повесит трубку до того, как я успею что-то сказать... Я попытался играть на гитаре – мелодия из «Аризонской мечты»  выходила из рук вон плохо, и вообще всё, что я сегодня пытался делать, валилось из рук.

И вдруг вспомнил про список. Мне было семнадцать лет, когда на вырванном из школьной тетради по математике листке я написал:

1.      Юля

2.      Марина

3.      Гюзель

     Да, именно эта Гюзель, моя третья, своими идиотскими насмешками и навела меня на мысль завести этот список. «Да у меня таких, как ты, сто штук будет», – в ярости подумал я однажды, в очередной раз обидевшись на неё, кажется, она снова презрительно процедила: «Да кому ты нужен».  И начал вести мой список – после первых трёх имён столбцом проставил цифры – 4, 5, 6 ... и так до ста.

     Мне казалось тогда, что вписав сто женских имён в список, я превращусь из  закомплексованного юноши в супермена...

     Я достал из томика Достоевского сложенный листок. Прошлым летом, вскоре после того, как мне исполнилось двадцать семь лет, я нацарапал против номера 99 поющее имя Алла. И целый год, до сегодняшнего дня,  ни разу не притронулся к затёртому листочку, исписанному женскими именами. Я долго смотрел на имя «Алла», начертанное шариковой ручкой и на последнюю цифру в списке, магическую сотню,  которая была без имени...   

 

И всё же я позвонил.  Бесконечно долго не брали трубку и я всё время повторял про себя: «Алла. Давай увидимся. Прошу тебя...».

Вдруг  низкий мужской голос ответил: «Алё». На меня словно нашёл столбняк; я взглянул на дисплей – он высвечивал Аллин номер. Мужской голос ещё два раза пробасил «Алё», выругался и отключился.  Меня сдавило тисками ненависти.

Я дал слово больше никогда не пытаться её увидеть, и даже если она сама захочет... Никогда.

     Выскочив из квартиры, долго и бесцельно шёл, иногда пускался бежать по раскалённому асфальту. Знойный июньский день подходил к концу. Внезапно я почувствовал, что мне просто необходимо трахнуть какую-нибудь бабу.  Всё равно какую, иначе я не выдержу, взорвусь, погибну...

     Вывеска ночного клуба «Приют для кошек» завибрировала неоновыми огнями. Мы бывали здесь с Аллой. Тем лучше. Я вошёл и уселся у стойки бара, заказал текилу и начал  высматривать женщину, которая согласится  пойти со мной.

     Глаза медленно привыкали к темноте. Наверное, я как-то не так выглядел, потому что все девицы, встретившись со мной взглядом, сразу отводили глаза. Я просидел за стойкой уже  с полчаса, как вдруг заметил,  что на меня пристально смотрит женщина.  Не отводя от неё глаз,  подошёл и без всяких вступлений спросил: «Пойдём?». Она кивнула. Я взял её за руку и повёл из клуба,  к себе домой.

 

     Мы молчали всю дорогу,  я ни разу не взглянул на неё и лишь когда мы оказались на кухне,  начал её разглядывать. Она была не очень молода – уже явно за тридцать; большие, тёмные, слегка навыкате глаза смотрели спокойно, даже равнодушно, будто мы знакомы целую вечность. Тёмные волосы,  довольно коротко подстрижены, ни следа косметики на лице. И одета просто – в джинсы и пегую маечку. Я вдруг почувствовал себя смертельно усталым и несчастным.  Больше не хотелось никого трахнуть, а эту неизвестную мне женщину и подавно. Я уже жалел, что привёл её.

     – Как тебя зовут? – спросила она. Мне показалось, что с лёгким акцентом.

     – Владислав. Можешь звать Владиком. Славой только не зови, – ответил я. – А тебя?

     – Бэта.  Но если не хочешь так, то можешь другое имя...

     – Хочу так, – согласился я и подумал: «Вообще-то, никак не хочу. Надо её выпроводить поскорее».  Но быстро было неудобно.

     Я открыл холодильник – там лежал огромный арбуз, который я купил для нас с Аллой.

     – Арбуз хочешь?  В такую жару – холодный, сочный – самый раз! – спросил я её и вонзил нож в громко хрустнувший шар. Алые, сахарные половины порезал на истекающие соком крупные ломти и подвинул блюдо к Бэте.

    Она брезгливо сморщилась,  показала на арбуз пальцем и сказала:

–  Там есть вредные примеси. Лучше взять пищевую композицию со вкусом арбуза.

Её дурацкая шутка меня разозлила и я сказал, что нет такой композиции, которая лучше настоящего арбуза. Взял ломоть и начал есть – с нарочитым хлюпаньем и чавканьем, плюясь косточками. Она даже не притронулась к угощению и молча смотрела, как я ем.

– Ты хотел иметь секс и не получил, – вдруг произнесла она.

Я чуть не подавился. Захотелось сказать что-нибудь обидное и, как это часто со мной случается,  не смог найти слов.

– Ты напрягаешь мышцы нижних век, это значит недовольство? – спросила она, с интересом вглядываясь в моё лицо, а потом добавила: – Я прошу у тебя прощения.

– За что? – с вызовом ответил я. – Это ты прости, что сюда притащил. Давай, провожу?

– Я прошу тебя, чтобы остаться, – сказала она. – Мне нужно так. Недолго.

– Хорошо, оставайся, – ответил я равнодушно. – Можешь в маминой комнате переночевать. А я устал, лягу спать пораньше.

– Спасибо. Я хочу увидеть изображение этой женщины, – сказала она, старательно, почти по складам выговаривая слово «изображение». – С  которой ты хотел иметь секс.

«Ну и формулировочки у неё, – подумал я. – Выпендривается или плохо знает русский? Акцент странный. На американский похож».

 

Мы встретились взглядом. Мне показалось, что мы очень долго смотрим друг на друга. Может, только показалось, ведь когда смотрят в глаза,  время искажается. Неожиданно для себя я сказал:

– У меня есть её фото. Только в компе. Пойдём, покажу.

Сам я видел эти фото тысячу раз. Особенно любил то, где Алла замоталась в простыню, как в римскую тогу, оголив плечо и улыбаясь рассеянно-вульгарной улыбкой. Мне припомнилось,  как я, сфотографировав её, подошёл и сжал это голое плечо, крепко – так, что она ахнула и перестала улыбаться.

     Не знаю, что на меня нашло, но я начал вдруг рассказывать про Аллу. Это было в первый раз, когда я вообще кому-то о ней рассказывал. Моей матери Алла не нравилась, да и друзья её не очень любили. Каким наслаждением было говорить о ней, рассказывать, какая она! Бэта слушала и кивала, иногда переспрашивала. Её интересовало всё – как Алла говорит, какие у неё есть привычки, даже спросила, какими духами она пользуется. Я знал, конечно же, какими – сам время от времени дарил ей  «Оул».     

Мы просидели довольно долго за разговором. Я, наверное, надоел Бэте своими рассказами, потому что она вдруг сказала:

– Тебе жарко? Ты мокрый. Иди себя мыть душем.

Я словно проснулся и посмотрел на рубашку – она потемнела от пота.

– Да. Да, – сказал я. – Заговорил тебя совсем. Уже поздно. 

Мы снова встретились взглядом. Бэта смотрела внимательно и с грустью; вдруг кольнуло в сердце воспоминание детства – так смотрела на меня бабушка. Её все считали очень красивой.  Я её плохо помню – она умерла, когда мне было шесть лет, а ей – всего сорок шесть. Только её печальные и добрые глаза остались в памяти. И ещё один мой поступок, который я хотел бы никогда не вспоминать.

 

Я показал Бэте мамину комнату и отправился «мыть себя душем», а потом долго стоял под прохладными потоками воды. Если какое-то воспоминание вынырнуло из прошлого, то от него не просто избавиться...

Мне было тогда шесть лет. Ночи, наполненные страхом – мои родители снова ссорятся, я лежу и часами слушаю плаксивый мамин голос; отец то молчит, то начинает кричать... А потом мама сказала, что отец больше не будет жить с нами вместе. И если он появится, то я не должен с ним разговаривать и брать его подарки.

Он и не появился. Но однажды пришла моя бабушка, мать отца. Я только пошел в первый класс. Помню пустой школьный коридор; меня вызвали во время урока. Она стояла и смотрела на меня добрыми и печальными глазами, а потом  достала из сумки плюшевого слона и протянула мне. Сказала, что прислал мой отец. Я убрал руки за спину, попятился, потом повернулся и побежал в класс. У дверей оглянулся – она стояла с плюшевым слоном в руках. Больше я никогда её не видел. Только позднее догадался, что бабушка сама купила мне игрушку...

 

Когда я вернулся в свою комнату, ещё мокрый, то увидел – у окна стоит Алла, завернувшись в простыню, как римлянка, и улыбается своей рассеянно-вульгарной улыбкой.  Сердце застучало, словно просилось наружу.  Я подошёл и крепко сжал её голое плечо. Она ахнула от боли, губы дрогнули.

«Ты что! Больно же, – прошептала она. – Пойдём лучше полежим, я так соскучилась». 

И снова заулыбалась, какой-то новой для меня, кроткой улыбкой. Я молчал. От неё пьяняще пахло духами; этот запах был мне неизвестен. 

– Это ты сегодня звонил? – тихо спросила Алла. – Мой двоюродный брат сказал, что кто-то пытался дозвониться и ничего слышно не было. Он у нас гостит... Ты меня прости, мне что-то нехорошо было в последнее время, хотелось одной побыть.... Ну, не сердись на меня...

– У тебя новые духи? – хрипло произнёс я.

– Нет, старые, ты же знаешь – «Оул»... Ой!

Она вскрикнула, потому что я схватил её и бросил на широкую кровать...

Засыпая, уже под утро, Алла спросила:

– Что это за баба у тебя в квартире?  

– Познакомились? – настороженно спросил я;  совсем забыл про Бэту. От мысли, что Алла узнает о том, как здесь появилась эта женщина, у меня похолодело в груди.

– Так, мельком видела. Она странная... Ни слова мне не сказала. Родственники, что-ли, опять приехали?

     – Да... это тётя из Рязани, – соврал я.

 

Когда я проснулся, Аллы рядом не было. Из кухни доносилось позвякивание посуды. Наверное, она уже встала и пьёт кофе. И тут опять вспомнил про Бэту. Какого чёрта я оставил  её вчера у себя в квартире! Представил, как они обе разговаривают, и выплывает моё враньё про тётю из Рязани... Я вскочил, как ужаленный и, наспех натянув джинсы, побежал на кухню.

За столом сидела Бэта. Она ела какую-то зелёную кашицу из маленькой  баночки.

– Где Алла? – спросил я,  даже не поздоровавшись со своей странной гостьей.

– Алла! Вам было хорошо вместе? Правда!? – не то спросила, не то ответила Бэта.

– Вы разговаривали? – я начал волноваться и не ответил на её вопрос. – И вообще, где она?

– Не беспокойся! Мы не разговаривали. Её сейчас нет. Не следует нервничать. Ты её будешь видеть через несколько часов.

Я сел за стол, напротив Бэты. Мне показалось, что она подшучивает: говоря, она наблюдала за моей реакцией. Я посмотрел на часы – было половина первого. Конечно, если я так долго спал, Алла могла за это время уйти по своим делам. В самом деле, что я так разволновался – всё наладилось.

– Может, поедим? – спросил я Бету. Она мотнула головой и сказала:

– Я уже поела. Если хочешь,  могу тебе дать такое, – и показала пальцем на свою  баночку. – Это питательная  композиция со вкусом яйца курицы.

     – Ты на диете? – усмехнулся я, отказываясь. При виде зелёной кашицы мне захотелось нормальной яичницы.

 

Когда я поставил на стол сковородку со скворчащей ещё глазуньей, она вздрогнула и отстранилась. У меня было отличное настроение; улыбаясь, я спросил:

– Ты кто, вообще? Расскажи что-нибудь. Ты ведь не русская? Американка?

– Скорее, американка... – ответила она неохотно. – Мои предки жили в Америке. Но это было очень давно. Москвы ещё не было.

– Значит не из Америки? А откуда?

– Потом расскажу, а то ты сейчас кушаешь, – ответила она после паузы.

Я рассмеялся. Что это за страна такая, которую нельзя называть во время еды?

– Забавная ты, – сказал я. – Тогда хотя бы скажи, чем в Москве занимаешься.

– Исследованиями. Наблюдениями, – уклончиво ответила она и добавила: – Это очень интересная работа.

– А в какой области? – не отставал я.

     – В области натурализации виртуальных образов привязанностей разнополых человекообразных среднего уровня.

– Ага. Человекообразных среднего уровня, – повторил я, ничего не понимая. Разговор выходил, не в пример вчерашнему, вымученный и скучный. – Обезьян, что ли, изучаешь?

– Нет. Не обезьян. Ты разве есть обезьяна? – ответила она просто.

– Я, конечно, не есть обезьяна, – начиная раздражаться, сказал я. – Но и не «человекообразное среднего уровня», как ты изволила выразиться...

Она смутилась. Мы оба замолчали. Я подумал – плохо владеет русским и поэтому делает ляпы. Лучше сменить тему. И  спросил, есть ли у неё дети. 

– Есть. Пятеро женского рода и семеро мужского, – вскинув голову, ответила Бэта.

– Ого! – вырвалось у меня. – А по фигуре и не скажешь, что ты у нас мать-героиня.

Тело у неё было, как у балерины – плоский живот и маленькая грудь. «Развитая медицина у них там, однако, – подумал я. – Нарожала дюжину, а выглядит-то как...»

– Сколько им лет? – поинтересовался, пытаясь угадать, большие ли у неё дети.

– Десять, – сразу ответила Бэта.

– А остальным? – спросил я.

– Каким остальным? – удивилась она.

– Ну, остальным одиннадцати...

– Всем только десять, – пожав печами, ответила она. – И они уже на восьмой ступени обучения. Что так смотришь?

– Ну... двенадцать детей... Разве ты могла столько сразу родить? – неуверенно протянул я, стараясь сообразить, шутит она или говорит серьёзно.

 – Зачем же их рожать? – удивилась она, – Кошка я, что ли есть?!

Мне  надоели её остроты, и я решил больше ничего не спрашивать.

– А впрочем, у нас кошек тоже стали размножать в инкубаторе, – произнесла Бэта. – Особенно ценные породы и с качественным генетическим материалом. Я тоже имею очень качественный генетический материал. Поэтому у меня взяли сразу двенадцать яйцеклеток и все правильно развились. Да! – сказала она, гордо подняв подбородок.

– Славненько, – вытирая кусочком хлеба тарелку,  брякнул я и небрежно спросил:

– Ты говорила, что Алла придёт через несколько часов? Она так сказала?

– Она не сказала, но если ты желаешь её увидеть, то я сделаю. Будет даже лучше, чем вчера. Я ошиблась с запахом её духов. Ты даришь ей «Оул № 5», значит, тебе нравится этот запах, а я задала «Оул № 1», – деловито говорила Бета.

– Перестань! – заорал я. – Хватит! Можешь шутить про что угодно – что у тебя сорок детей, и что я – человекообразное среднего уровня, и...  Но только всё, что касается Аллы, не трогай!

Бета закрыла лицо руками и замерла. «Извини», – процедил я и встал из-за стола. Мне стало не по себе. Вспомнил Аллину кроткую улыбку, которая так растрогала и удивила меня вчера вечером. А потом была прекрасная ночь. Алла была нежна, как никогда, она не подтрунивала надо мной, слушала и не перебивала на полуслове, и мы ни разу не начали препираться друг с другом. Такой гармонии с ней мне ещё не доводилось пережить...

 

Я схватил телефон и набрал её номер. На этот раз откликнулись очень быстро, тот же мужской голос сказал: «Алё». Эх, если бы я знал  вчера, что это Аллин двоюродный брат... 

– Здрасьте, Аллу можно? – бодро сказал я.

– Это кто? – пробасил он.

– Это Владик! Алла дома?

Мне не ответили. Я подумал, что он ушел позвать Аллу. Было слышно, как он с кем- то разговаривает. Вдруг в трубке снова раздался тот же мужской голос.

– Слышь, ты... Владик... Ты нас не беспокой больше. Понятно?

– Я просил позвать Аллу, – твёрдо ответил я, чувствуя, как багровеет моё лицо.

– Алла тебе скажет то же самое, – спокойно сказал он.

– Позовите Аллу! –  заорал я.

Зависла пауза.  Был слышен отдалённый разговор, я жадно вслушивался, но ничего не мог разобрать. И вдруг услышал Аллин голос. Она пролепетала своим полудетским голоском: «Владик, пожалуйста, не звони мне больше! Я ведь говорила тебе!».

И отключилась.

«Гадина. Больше никогда. Никогда», – бормотал я, опускаясь на кровать.

 

Было очень жарко. Я схватил угол простыни и вытер лицо, но сразу же с яростью отбросил ненавистную тряпку – она пахла новыми духами Аллы. Это была та самая простыня, в которую она завернулась вчера, как в римскую тогу...

 

– Владик... – донеслось до меня.

Оглянувшись, я увидел Бэту. Она стояла, сложив ладони, как для молитвы.

– Владик... – повторила она.  – У меня важная информация для тебя есть.

От волнения акцент слышался ещё сильнее.

– Очень прошу тебя простить меня. Это сделала я! – почти кричала она. – Слушай!

Я тупо кивнул; Бэта присела рядом на край кровати. Вздохнула, но перед тем, как говорить, достала из кармана какую-то маленькую пластинку и положила на пол.

     – Это чтобы не стало так жарко. Тебе будет легче, – сказала она.

От пластинки повеяло прохладой, как от кондиционера.

– Чтобы стало понятно, –  снова вздохнув, начала свой рассказ Бэта, –  я объясню тебе, кто я есть. Может ты не станешь верить, но я честная и говорю правду... Мои предки жили очень давно на Земле, это были умные и добрые люди. Мы хотели жить хорошо и... как это... в комфорте. И много изобретали, и всё для того, чтобы жизнь была лёгкой. У нас накопилось много знаний и мы превосходили все цивилизации, какие тогда жили на Земле. Но нам мешали другие народы, они нападали на нас, грабили и убивали. Мы не хотели воевать, и тогда все решили – переселяться на другую планету, такую, как Земля, но где нет людей. Чтобы никто не мешал моему народу улучшать нашу жизнь, делать её счастливой и удобной. Мы покинули Землю, и старались уничтожить все следы от нас, особенно технические вещи. Мы боялись, что люди это будут пользовать и прилетят вслед за нами... Ты не веришь?

Я пожал плечами. 

– Ну вот, мы иногда прилетаем, чтобы исследовать развитие землян. Я и мой муж долго учили твой язык. Это было очень трудно, но... неважно. Понимаешь, мы хотим, чтобы жизнь не причиняла страданий... И стараемся удалить всё, что может эти страдания причинить. Вот, например, любовь. Это почти всегда причиняет боль. Мы нашли  решение. Да. Это так трудно объяснить... Владик, вот когда ты смотришь кино, и тебе интересно, то ты забываешь, что видишь не живых людей, а лишь их изображение не экране... Ты чувствуешь и переживаешь почти так же, как если бы они были настоящие. Это важно: как если бы они были настоящие...

Бэта вздохнула и пристально посмотрела на меня.

– Так вот, мы сумели заменить настоящее общение с любимым человеком на виртуальное. Но наша техника есть такая высокоразвитая, что не можно отличать от настоящего человека.

– Зачем? – спросил я. – Какой смысл в таком... вранье? Кино остаётся кино, даже если я и переживал перед экраном, как будто это всё настоящее...

– Да, конечно, поначалу так говорили многие,  когда мы начали заменять настоящих людей на виртуальных... Но потом... Ты знаешь, ведь те, кого мы любим, часто не любят нас в ответ. Или любят не так, как нам хочется. И это так больно. Ведь наш народ хочет, чтобы все были счастливы! Постепенно мы переходили только на виртуальных партнёров. И потом это стало нормально. Мы счастливы со своими жёнами и мужьями... Ну, по крайней мере, мы не есть несчастные. Потому что мы управляем образом  того, с кем мы живём.

– С кем вы живёте... – повторил я. – И вам что, не надо теперь... настоящих?

     – Нет, – ответила она. – Мы уже привыкли.  Когда удобно, к этому привыкают. Тебе это трудно понять, наверное... Это новое. Ты ведь не догадался, что я сделала для тебя виртуальный образ Аллы, такой Аллы, которую бы ты желал. Она была лучше, чем настоящая. Правда?

 

Мы замолчали. Медленно до меня начинало доходить... нет, я начинал верить ей. Я вспомнил Аллу, которая была сегодня ночью здесь, и которая дала мне ощущение счастья.  Ведь не позвони я потом, так бы до сих пор и остался счастливым. А вечером Бэта снова подсунула бы мне виртуальную Аллу, замотанную в простыне...

– Зачем? – спросил я Бэту. – Зачем тебе это понадобилось? Или ты меня «исследуешь», как кролика? Нет, точнее, как «человекообразного среднего уровня»?

Она не ответила. Но и не отвела глаз – своих печальных и добрых глаз, которые вызывали из глубин памяти сцену, причиняющую боль.

– Я хочу подарить тебе мой прибор. Мне это запрещено, но я буду делать это для тебя, – сказала Бэта. – Ты  можешь сам взять виртуальную женщину.  И ты будешь всегда счастлив. А мне пора возвращаться домой. Мы улетаем сегодня...

Я помотал головой. Мне не нужна виртуальная женщина, тем более виртуальная Алла.

Бета, постояв в нерешительности, вышла из моей комнаты. Я встал, подошёл к книжной полке и достал томик Достоевского. Настало время закончить мой Список.

Я долго смотрел на пустую строку, обозначенную цифрой 100, не зная, как обозначить имя той, с которой я провёл последнюю ночь; вывел:  «Алла, которая меня любила». Потом, усмехнувшись, зачеркнул и написал: «Та, которая, увы, не была Аллой». Получилась опять  какая-то глупость.

     Мне стал противен список, и эти столбцы женских имён, которые теперь ничего не значат.  Никто из них меня не любил... Разве что та, которая значится под номером 100 в моём списке. Но её  не существует...

      Я медленно рвал листок до тех пор, пока на столе на осталась горстка крошечных, похожих на конфетти, бумажек. Потом швырнул обрывки в окно, наблюдая, как они красиво, снежными хлопьями осыпались вниз, в пустоту.

     На душе было мерзко, хотя мой список  теперь доведён до конца. Сбылась мечта идиота...

«Интересно, какой же я по счёту в списке подопытных Бэты?» – мелькнула шальная мысль, но внезапно другая идея смягчила укол ревности.

     – Бэта! – завопил я, врываясь в комнату.

Слава Богу, она ещё была здесь.   

     – Ты могла бы в последний раз сделать этот свой... виртуальный образ? Я объясню, что нужно!

 

...Мне шесть лет. Я стоял в пустом школьном коридоре, и бабушка протягивала мне плюшевого слона. Она была очень красивая и ещё не старая – ей всего сорок шесть лет. Я взял из её рук игрушку и прижался к ней щекой – слон был мягкий и тёплый. А потом, улыбнувшись, побежал в свой класс...